как только я вылетел из подъезда. Не сбавляя скорости, зажмурившись от боли – полторы остановки до ближайшей дежурной аптеки.
На месте – всё как положено. Долгие поиски за стеклом заветного окошка, рассыпанная мелочь и голубой одноразовый пакетик, рвущийся в героической попытке всё вместить.
Обратную дорогу преодолеть бегом я уже не смог. Пульсар в ступне плескался болью. Хромая, я устремился навстречу развязке. Несущиеся осколки мыслей грозились разорвать мозг на куски. Шквал паники терзал рассудок, как смерч-людоед – фанерные домики степного дачного посёлка.
Знакомая с детства квартира безучастно пропускает меня внутрь. Третий раз за два дня. С кульком, раздутым от картонных упаковок, я переступаю порог полумрака, прекрасно осознавая, что делать этого уже не следует. Щелчок замка за спиной я не слышу.
Гришка лежал на чёртовом паласе лицом вниз – там же где я его оставил. Макушкой к выходу. Предплечья небрежно обмотались распластанными по бокам тёмными лентами с рваными краями. Так выглядит связанный бабушкой шарф, брошенный малышами после зимней прогулки.
Стены украсили густые стекающие разводы, словно перед ними лопнул воздушный шар раздутый креплёным вином. Мокрые дорожки добрались до плинтуса.
Нет. Пока вся картина в призрачной темноте – это иллюзия. Я должен дёрнуть потёртый шнурок включателя, чтобы убедиться что ошибаюсь.
Свет разбегается по углам вместе с остатками моей надежды.
Перекрученный шарф волшебным образом превращается в блестящий комок влажных розовых внутренностей, обвивший осьминожьими щупальцами безвольные руки. Ниже по телу, они, скорее всего раздавленные коленями в попытке подняться, выпростали рыхлое содержимое под томатно-красные лужи, сползающие со стен.
Воздух набухал тяжёлым запахом скисшей шурпы.
От проёма спальни к худым длинным ногам тянется суетливая кровавая дорожка, теряющаяся под бледным торсом. Видимо, в спальне всё и случилось, Гришка пытался добраться до входной двери, оставляя за собой красноречивый след. Чем бы я помог, появись раньше?
Присаживаюсь возле повернутой набок взлохмаченной головы. Расслабленное лицо друга ничего не выражает. Спокойные глаза смотрят мимо меня, в чёрное никуда. К подбородку прилипла наполовину откусанная нижняя губа. Красные от крови зубы оголились в безразличной усмешке.
Я приподнимаю ещё тёплое плечо. Вслед на рукой, всхлипнув, подаётся сопливая бахрома внутренностей. Разодранный живот распахивается мне навстречу пятернёй сломанных рёбер. Точнее – живота там нет.
Робко, сквозь страшный сон наяву, меня отвлекает что-то постороннее. Этого звука я раньше здесь не слышал. Или слышал? Он повторяется громче. Из спальни доносится – да, знакомое с прошлого посещения, но более громкое – глухое урчание. Звук отчётлив, ему вторят сиплое пыхтение и влажные причмокивания.
Плечо друга выпадает из моих рук. Выпрямляюсь. Глаза застывают
