домашней молитвой, с прочитыванием положенного в церкви. Так или иначе, но приходится применяться и приспосабливаться к обстоятельствам»[129].
Кроме всего этого, отец Сергий не имел даже теплой и подходящей одежды для жизни и зимовки на севере. Понадобилось время, чтобы родные и его духовные дети соорудили необходимые вещи: перешили из старого пальто, подшили чьи-то валенки, нашли в кругу знакомых подходящие брюки и другую необходимую одежду, так что Екатерина Павловна с удовлетворением сообщала: «Он стал такой аккуратный и складный мужчина. Очень хорошо сшила ему шубу, вышло длинное, сукно, как новое, сидит очень складно, нигде не ведет, и воротник очень приличен»[130].
Еще до приезда сестры у отца Сергия и всех священников, отбывавших ссылку в Устюге, забрали документы под предлогом замены на новые. А вскоре после ее отъезда, 20-го или 21 января, их неожиданно арестовали и отправили в одну из устюжских тюрем. Потребовались немалые усилия друзей, чтобы найти заключенных, собрать и отправить им передачи. Арестованных священников, несмотря на зимнее время, поселили в бараке – «на карантин». Они подлежали удалению из города и распределению на работы (в основном на лесоповал). По счастью, отца Сергия на работы не отправили, его содержание в тюрьме завершилось 27-го или 28 января освобождением с требованием немедленного, в ближайшую ночь, выезда из Устюга в другое – неизвестное – место. Так что переезд на «новую квартиру» власти устроили сами. Вместе с ним пересылали и отца Алексия Соболева. Этапом в мороз по дороге Великий Устюг – Никольское прошли 100 верст «при неимоверных по трудности условиях, при питании в течение восемнадцати суток по триста грамм хлеба и двух кружках воды» в день.
В письме от 20 февраля 1932 года отец Сергий описал родным это переселение: «Колоссально много стоила переправка и ликвидация устюжского жития. Разбойники ямщики, учитывая срочность и безвыходность положения отца Алексия, прямо ограбили его, заломив небывалую цену. Иного исхода не было, как только согласиться дать им содрать с себя последнюю шкуру. У того и другого из нас образовалась такая масса вещей, что не было никакой возможности все увезти на одном возу, на небольших санках. Потребовался другой воз и другой человек, который бы смотрел за вещами, и с которым не так жутко было бы пускаться в длинный неведомый путь в ночное время. Опять же пришлось потратить лишнее при ликвидации. У меня не была оплачена квартира, да пришлось вперед заплатить за хранение моих вещей на новой квартире отца Алексия, так как все мои вещи в беспорядочную груду были свалены моими любезными хозяйками на другой же день моего ареста в чулан с крысами, и на другой день они поспешили уже отметить меня и покончить со мной все счеты. Перевозка и ликвидация и разные другие расходы, например, по части разузнавания моего местопребывания и передач в тюрьму и прочее, все это вырвало из моего бюджета грандиозную сумму в размере с лишком триста рублей. Не обошлось дело и без недочета по части имущества моего. Ввиду экстренности
Письмо от 10 ноября 1931 года.
Письмо Екатерины Павловны Лебедевой родным из Великого Устюга 10 января 1932 года.
