заглядывая через плечи ушлых слуг местных торговцев, я не увидел ничего подобного. Цехин невелик по размеру, чуть крупнее большого пальца руки, а наше чудо точно весит пять унций. Ну, может, чуть меньше. Унция здесь является главной малой мерой веса. Это около двадцати семи – двадцати восьми граммов.
Золотой выглядит очень необычно. На одной его стороне вокруг изображения какого-то строения, скорее всего, храма, вычеканены греческие буквы, которые я не могу разобрать, а на другой – профиль какого-то правителя. Буквы там еще более неясные, совсем затертые.
Эх, знать бы, сколько я могу получить за этот огромный золотой. Двадцать-тридцать дукатов, а, может быть, даже больше? Или кинжал под ребро? Был бы со мной еще какой-нибудь мужчина! Едва ли моя гарпия с детским лицом сможет прикрыть мне спину. Хотя, возможно, и она способна нанести смертельную рану.
Близится вечер, уже разбирают прилавки. Я не могу пойти в корчму и расплатиться там этой золотой тарелкой. Чтобы мне вернуть сдачу, хозяевам пришлось бы распродать все свое имущество. Если бы они, конечно, не решили дело более практичным способом – не убили бы нас во время сна. Я очень устал, и мне необходимы хороший ужин и сон. Удивительно, но гарпия не жалуется. А только молчит и источает недовольство.
Как будто это я виноват в том, что глупая шлюпка вчера вечером отвязалась и через столетия забросила нас сюда. Герман исчез… Сомневаюсь, что это – случайность…
Я должен что-либо предпринять. Писать все это, пожалуй, не слишком разумно. Но мои мысли несутся все быстрее, а я все меньше уверен, что достигну какой-либо цели…
Ты только думай, бумага стерпит всё. (Кто будет читать эти каракули…?)
Чувствую себя успешным деловым человеком. Может, я и не гений, и, тем не менее, – учитывая мой несуществующий опыт в торговле – я отлично справился. Первым делом я отправился к писарю, у которого с грехом пополам после обеда вымолил перо и немного чернил. Кроме того, что он составляет для людей документы на сербском языке, он еще и продает приборы для письма, пергамент и вощеный лен.
С потайным расчетом я расспросил о ценах на пергамент. Пергаменты средней величины и довольно примитивно обработанные он предложил мне по цене 15 аспров за дюжину. Цена явно была завышенной, но я не торговался. Я достал 22 листа своей бумаги и положил перед писарем на прилавок.
– Сколько ты дашь за это?
На изнеженном бледном лице застыло выражение своеобразного вежливого удивления.
– А что это такое?
– Коржи для пирога.
Писарь подхалимски заулыбался.
– Итальянские?
Совершенно неуверенный в стране происхождения моей бумаги, я, тем не менее, важно кивнул головой. Изнеженный писарь аккуратно взял в руки один лист.
– Я такой бумаги не видел. По виду какая-то непрочная. Наверняка легко рвется.
– Не порвется,
