в разных контекстах, разными участниками событий они могут восприниматься и использоваться по-разному.
Подобный подход я применяю и в этом исследовании. Вместе с тем особенности изучаемой культурной и политической ситуации, прежде всего необычайный динамизм революционной эпохи, требуют от историка расширения набора применяемых исследовательских приемов. Больше внимания понадобилось уделить быстро менявшемуся политическому контексту, который непосредственно влиял на конструирование образов власти. Культ Керенского я рассматриваю, сравнивая его с репрезентациями других вождей той поры.
В соответствии с задачами исследования и на основе имеющихся источников я и строю свое повествование о репрезентациях «революционного вождя». Пеструю коллекцию его образов я стремился упорядочить, объединяя и классифицируя их по разным принципам. Прежде всего, я пытаюсь выделить те образы Керенского, которые получали особое значение и особое распространение. При этом и популярность, и, наоборот, отсутствие какого-либо подобного образа в той или иной группе источников ставят передо мной частные исследовательские вопросы. Некоторые особенно важные источники требуют развернутого комментирования. Для понимания создания, распространения и всевозможного использования образов Керенского я пытаюсь реконструировать соответствующие культурные и политические контексты, уделяя особое внимание контексту политической борьбы. Такой прием – многомерная контекстуализация – позволяет связать исследование культа Керенского с общей политической историей революции.
При этом изучение слухов о лидере не менее важно, чем фактографическая реконструкция событий[24]. Слух, передаваемый авторитетным специалистом, мнению которого доверяют в силу его профессиональной компетенции, получает статус экспертной оценки и влияет на принятие политических решений, а слухи, которым верят массы современников, оказывают огромное воздействие на ход истории. Противопоставление слухов тому, что «было на самом деле», методологически наивно: исследователь должен учитывать все факторы, которые влияли на изучаемые процессы.
Для исследования культурных форм укрепления авторитета вождя важны тексты самого Керенского, прежде всего его речи и приказы. Многие партийные лидеры осуществляли свое руководство, публикуя статьи, брошюры и даже тексты, претендующие на статус научных (достаточно вспомнить, например, брошюру В. И. Ленина «Государство и революция»). Немало внимания они уделяли и переписке – также важному инструменту политического руководства. И во время революции многие «вожди» оставались за письменным столом: в собрание сочинений Ленина входят несколько томов, состоящих из текстов статей, брошюр, писем, созданных в 1917 году. И Ленин в этом отношении не был исключением: Милюков и Чернов, Плеханов и Мартов, Шульгин и Троцкий в то время немало писали и много читали[25]. В России политический авторитет часто строился
В авторитетном, во многих отношениях непревзойденном исследовании политической элиты эпохи Первой мировой войны слухи упоминаются неоднократно. См.:
На заседаниях Временного правительства Чернов писал статьи для партийной газеты, несмотря на призывы его союзника И. Г. Церетели принимать участие в обсуждении важных вопросов. Историк эсеров отмечал, что вместо того, чтобы писать законы, лидер партии писал газетные статьи:
