крепко-накрепко поспимА завтра поутру мы встанем
И в лес вприпрыжку побежим
И что найдем там – все съедим
И с чистой совестью уедем
В Москву
11 | 01066 Ах, мой зуб больмя-болит
1 | 00124 Болью черной и нездешней
Чем же мне его утешить
Был здоровенький на вид
Белый, сочный – словом, вечный
Знать какой бесчеловечный
В нем завелся паразит
Или полночи вчерашней
Среди тихих и укромных
Нервов благостных и скромных
Нерв великий, гордый, падший
Впал в великую печаль
Черною слезою плачет
И его мне тоже жаль
Только зуб мне все же жальче
Да и себя немного жаль
11 | 01067 Вот я курицу зажарю
1 | 00045Жаловаться грех
Да ведь я ведь и не жалюсь
Что я – лучше всех?
Даже совестно, нет силы
Вот поди ж ты – на
Целу курицу сгубила
На меня страна
Ну, бля, обще!
«…подсудимый признается виновным… Подсудимый, ваше последнее слово». Он встает, разводит руки в стороны и молвит: «Ну, бля, обще!»
Что за дивные, единственные слова перед лицом чуда!
Это первый возглас Изекеиля при виде чудовищной колесницы. Колеса, блестящие спицы, глаза, крылья – это уже потом, это уже от слабости.
Это то, что хотел бы выкрикнуть Кьеркегор, если бы не заплутало его безумие не могущих изничтожиться слов.
Такое дано сказать, не русскому человеку, но русскому языку.
Это предельные человеческие слова, касающиеся нижних областей Божественного молчания, звучащих: Аминь!
Это вочеловеченному духу языка открывается невозможное и он шепчет: «Ну, бля, обще!»
11 | 01068 Артист-художник есть по сути
Чудовищное порожденье
Добротной человечьей сути
Он есть прямое вырожденье
А мещанин – он вечной жизни
Есть маленькое продолженье
Он не печется о великом
Оно само о нем печется
11 | 01069 Стирал носки я по-над речкой
Красивые такие
Выходит девушка-казачка
Красивая такая
Дай, говорит, я простираю
Я отвечаю: я не против
Но
