тем, что умеешь передавать сходство?! – возмутился мастер. А знаешь ли ты, почему иконоборцы уничтожили все старые иконы в Византии?
– Нет!
– Да как раз потому, что некоторым людям напоминали они языческие портреты на деревянных досках!
– Что за портреты?
– В Древней Греции, а потом и в Древнем Риме их писали яркими восковыми красками! И портреты те напоминали отражения в зеркалах!
– Так умели и в старину?! – воскликнул Чимабуэ, – Это правда?
– Я их сам видел, – ответил Маргаритоне, – в Египте, иногда их находят, они очень хорошо сохранились.
– Вот оно что, – задумчиво произнес Чимабуэ, – вот почему мастер Аполлоний не сказал мне причины.
– Оттого и не сказал, чтобы ты не заносился в мыслях слишком далеко, потому что икона – не портрет, а святой, бестелесный образ!
– Но разве нельзя их хоть немного оживить, сохранив при этом святость!
– Ты богохульствуешь! И я не желаю тебя больше видеть! Отправляйся подобру-поздорову отсюда, пока я не намял тебе бока! – закричал Маргаритоне, потрясая кулаками.
Юноша не стал дожидаться исполнения угрозы и выскочил на улицу.
Однако встреча и разговор с Маргаритоне лишь убедили его в правильности избранного пути.
Когда Чимабуэ вернулся во Флоренцию, он написал Франциска, похожего на брата Бонавентуру, а вокруг – двадцать историй из Жития в клеймах. Настоятель храма Санта Кроче был очень доволен. Эта работа принесла Чимабуэ славу лучшего художника Флоренции.
И вскоре один богатый купец заказал ему для своей часовни Образ Богородицы с ангелами, пообещав щедро расплатиться. А кроме того предложил художнику вместе с семьей поселиться на его загородной вилле. Время было чудесное, деревья цвели и благоухали и Чимабуэ работал не в мастерской, а в саду, крестник его – Пьетро – помогал ему.
Это была самая счастливая пора жизни Чимабуэ, его супруга, донна Лена недавно родила ему сына, которого нарекли Иоанном – и радость переполняла художника.
Чимабуэ уже прописал фон и начал писать Богородицу с младенцем (по византийскому образцу), при этом он все время улыбался.
– Знаете, учитель, – сказал как-то Пьетро, – я никогда прежде не видел вас таким веселым! Раньше вы очень много работали, всегда торопили меня: «Пошевеливайся, пошевеливайся, Пьетро!». А сейчас как будто и не спешите вовсе, хотя заказов-то у нас стало еще больше!
– Только сейчас я понял, мальчик, что такое настоящее счастье! Ведь у нас так долго не было детей! – пояснил Чимабуэ.
В эту минуту в сад вышла донна Лена с младенцем на руках.
– Мы не помешаем, Ченни? – спросила она.
– Разве вы можете мне помешать, – улыбнулся Чимабуэ, – присядь-ка здесь в тени, – художник бережно усадил молодую мать в кресло под цветущей яблоней. Потом отступил немного назад, и не отрывая от нее глаз, застыл на месте, как завороженный.
– Что, Ченни? – удивленно
