земли, у самих – дети. Кого детей не могли насытить, стали тайком рассовывать по богатым туземцам, стыд и только.
– Подпиши!
– Чего?
– Слова свои подпиши.
Они в участке, в окне греет солнце, подсушивая натворенные дождем дела.
В носу пристава чесалось, словно туда забралась муха; чихнул, вытер простудную слезу. «Все от сырых ног. – Поглядел на бабу. – Дура!»
– Крестик рисуешь? – спросил он, заметив манер, которым подписалась.
– Крестик, – ответила баба и на всякий случай снова зарыдала.
– Что ж тебе в православии скучно было? Что ж ты от крестика-то… Что вздыхаешь?
– Да о сестре подумала…
«Сестру надо тоже в протокол, – подумал Скопцов. – Но сначала этого…»
Этот, сожитель ее, сидел на лавке и будто дремал.
Обычный сарт, борода торчком. «Накормил ее, пригрел, она и влюбилась. А может, и любопытство детское толкнуло: “Интересно с черненьким!” Мозги-то еще несовершеннолетние…”
Поманил его:
– Менгя келинь!
Тот очнулся и заиграл желваками.
Спрошенный Мир-Азим Мир Татжибаев, проживающий в махале Парчибак в собственном доме объяснил, что с Александрой Свободиной он познакомился впервые в виноградных садах Ташкентского уезда, арендуемых Аванесовым. Склонила к знакомству сначала сама Александра, она стала усиленно за ним ухаживать и предлагала вступить с ней в любовную связь. Первое время он опасался каких-то неприятностей, но впоследствии решился. Но когда Свободина стала его уговаривать вступить с ней в магометанский брак, он этого обстоятельства напугался и уехал от нея в г. Оренбург. Но внезапно, недели через две, прибыла туда Свободина. Никакой мулла их не венчал в Оренбурге, а какой-то грамотный татарин или сарт прочитал им молитву магометанского бракосочетания, и с того времени они и живут как муж и жена. Свободина исповедывает теперь магометанскую веру и окончательно отпала от православия. Все это было сделано по добровольному желанию Свободиной, и он, спрашиваемый, ни к каким ухищрениям лести жениться на ней не прибегал. Имя и фамилию того человека, который читал молитву магометанского бракосочетания, он не знает и не может указать, где он живет.
Подпись сартовская.
«Соловей!» – злился Скопцов, занося всю эту ерунду в протокол. В лицо Мир Татжибаева он уже не смотрел, устав от его наглого выражения. Наглого и опасливого, с подмаргиванием. Хотел даже приказать, чтоб не моргал. «Соловей какой! Сама, мол, на шею ему кидалась. А она сидит ему в синяках и подпевает».
Скопцов вздохнул; от своей половины такой преданности он не наблюдал. «Потому что жестче с бабами надо. Кулак показывать иногда, чтобы не забывали, как оно выглядит». И поглядел на свой солидный кулак; сарт заморгал еще чаще.
– Ну вот что… – начал Скопцов. И перебил себя чихом. «Заболею, – подумал, отираясь. – А-а!
