раздражением, как у человека, который стоит на перекрестке перед тремя дорогами, ведущими к различным целям, из которых ни одна не может вполне удовлетворить его.
Улица, по которой он шел, протискавшись сквозь толпу, вела вдоль берега к театру Диониса. Увидев его, Дион вспомнил, что именно здесь Горгий хотел поставить статую. Он решил осмотреть место, выбранное архитектором, в надежде, что этот осмотр изменит ход его мыслей.
Когда молодой человек подошел к театру, певец только что окончил гимн и толпа слушателей стала расходиться. Все говорили о радостной вести, переданной в пышных стихах Анаксенором, любимцем Антония, без сомнения, имевшим верные сведения. Со всех сторон раздавались крики в честь Клеопатры, новой Изиды, и Антония, нового Диониса, и вскоре старые и молодые, греки и египтяне слились в общем крике: «В Себастеум!» Так назывался дворец, напротив которого находилось помещение регента и правительства. Народ хотел услышать подтверждение радостной вести.
Дион вообще терпеть не мог таких шумных излияний восторга, но на этот раз настолько заинтересовался вестью, что хотел было примкнуть к толпе, стремившейся в Себастеум. Но тут внимание его было привлечено криками служителей, пролагавших путь для закрытых носилок.
Он узнал носилки Иры. Она-то во всяком случае должна иметь точные сведения, только в такой давке вряд ли удастся потолковать с ней. Ира, по-видимому, была другого мнения на этот счет, так как заметила и подозвала его. В ее голосе, обыкновенно звонком и чистом, звучали хриплые ноты. Вопросы, которыми она засыпала Диона, выдавали глубокое волнение. Не поздоровавшись с ним, она поспешно спросила, отчего волнуется народ, кто принес известие о победе и куда стремится толпа.
Отвечая ей, Дион с трудом протискивался сквозь толпу, стараясь не отстать от носилок. Она заметила это и приказала слугам нести носилки к воротам, запиравшимся на ночь, мимо которых они проходили в эту минуту, назвала страже свое имя и, когда ворота были открыты, велела внести носилки и поставить на площадке, а служителям дожидаться снаружи.
Необычное возбуждение и торопливость девушки не на шутку обеспокоили молодого человека. Она отказалась от предложения выйти из носилок и пройтись с ним.
– Зачем, – сказала она, – зачем ты мешаешь регенту, твоему дяде, исполнить его план и ораторствуешь в толпе как наемный смутьян?
– Как Филострат, хочешь ты сказать, которому вы заплатили, а я дал несколько щелчков в дополнение к вашему золоту.
– Ну да, как Филострат! Не по твоей ли милости столкнули его в воду, после того как ты охладил его пыл? Ты, должно быть, хорошо исполнил свою задачу. То, что делаешь с любовью, обыкновенно удается. Смотри только, чтобы его брат, Алексас, не восстановил против тебя Антония. Что касается меня, то я желала бы только знать, ради чего и ради кого ты все это устроил?
– Ради кого? Да ради славного старика, учителя моего отца, – отвечал Дион без всякого стеснения. – А сверх
