руки, я спросил. – А что это было там, почему, что случилось?
Надо мной уже склонилось несколько человек, много… Зрение восстанавливалось, хотя в коридоре было ещё дымно, но светлее. Появились и люди в белом, врачи…
Укол какой-то сделали, зрение проверили лучиком фонарика, давление и пульс… Я попытался сесть, у меня получилось.
– Всё нормально, – заявил я докторам. – Всё в порядке. Меня не надо в больницу. Меня не повредило. – Врачи не возражали, дядя Гриша тоже.
Подхватив под руку, он усадил меня на появившийся откуда-то стул. Уши у меня ещё были заложены, но я видел. Возле уже крутились служащие от администрации гостиницы, возникли и люди в милицейской форме, и в синей униформе с надписью: «ФСБ», «Центроспас» «МЧС», «Военно-техническая экспертиза». Суетились пожарники с пожарным шлангом. В коридоре было мокро от воды и грязно. Через милицейский кордон охраны безуспешно пробивалась какая-то девушка с микрофоном, из-за её спины ярко светила лампа и выглядывал объектив видеокамеры. Поблизости, на поводке крутилась чья-то собачка с длинными ушами, сеттер, кажется… А собачка здесь зачем, подумал я и закрыл глаза, чувствуя наплывающую тошноту.
– Ничего страшного, – расслышал я над собой голос дяди Гриши. – Это лёгкая контузия, я знаю, и сотрясение. Это пройдёт. Организм молодой, я уверен – справится…
– Но мы должны его положить в стационар, – отдалённо послышался женский голос. – Это желательно. Мы на машине.
– Не надо. Я его родственник, доктор, – вновь прозвучал надо мной дяди Гришин голос. – Я за него отвечаю. Под мою ответственность, доктор. Могу расписку написать.
– Не надо, – ответила женщина. – Я вам верю. Вот эти таблетки ему дадите, по две через каждые три часа, и следите за температурой, если что – звоните.
– Понятно. Обязательно!
– А утром к нему медсестра приедет. Мы пришлём. Если хуже будет – заберём.
– Договорились! – ответил дяди Гришин голос. – Спасибо!
Меня подхватили на руки, поправляя чуть подбросили, и я поплыл…
Проснулся или очнулся я, не знаю что будет правильнее, утром, рано. С ощущением узости моей телесная оболочки, словно я вырос из неё. Шум в голове ещё был, но зрение стало ещё лучше, по-моему. Главное вспомнилось, вчерашнее. Заслонило собой всё. Почти живьём встало перед глазами, как плотный шершавый забор по душе, со всеми мелкими деталями. И взрыв, и шум, и даже укол… Правда теперь шум в голове сильно удалился, словно где-то плыл за спиной, но далеко-далеко, и непрерывно, гудел, как воздух из пробитого трубопровода, лоб к этому ещё заметно болел, и грудь тоже. Удивило другое. Я не помнил, как здесь оказался, совсем не помнил. Находился я не в гостиничном номере, а на чьей-то кровати в спальной комнате, в квартире. Об этом говорили и незнакомый мне зеркальный шкаф, и сама кровать, и коврик с тапочками, и люстра в центре комнаты, и полочки вдоль
