по-старому – у старого духовника он должен брать молитву и причащение, как и раньше. Исповедоваться у нового духовника он должен так же тайно. Если перевод разрешался, то только потому, что рассчитывали на большую откровенность с новым духовником. «Ежели еси быль, яко и оу того, – рекомендовал Нифонт сказать желавшему сменить духовника – тако и оу сего, нѣсть ти пользы».
Рекомендации Нифонта о назначении епитимий сходны с советом игумена Григория «не велми, рече, ослабляти, не велми же утяжцити неразумныя»[291]. Новгородский епископ, отвечая на вопрос Ильи о покаянии человека, «а боудоуть у него грѣси мнози», не велел сразу же назначать полную епитимью, а советовал действовать постепенно: «да оли томоу обоучитьсѧ, тоже придавати помалоу, а не вельми отѧгъчати ему»[292].
Духовник должен стремиться знать всё о своём сыне духовном, и если на исповеди тот не сообщил о своём согрешении, а священник знал о них, но не назначил епитимии, то «нетоу… в том грѣха дѣтѣмъ, но отцемъ»[293].
Епитимии для «роботных», людей неправомочных по светскому праву, должны быть иными, чем для правоспособных. Епископ Нифонт на вопрос священника Ильи, будущего новгородского митрополита, ответил: «Аже въ роботѣ соуть душегоубци? – И повеле ми на полы дати, и льжае: не волни ибо, рече, соуть»[294]. Этот совет, кажущийся вполне органичным для гибкой политики новгородского епископа при определении величины епитимьи, основывается на нормах византийской церкви – Номоканона Иоанна Постника, устанавливавшего половинную епитимью для зависимых[295].
Контроль над деятельностью священника возлагался на его духовного отца и епископа. Если становилось известно о неправильной деятельности священника, то духовный отец должен был запретить подобные поступки, действуя увещеванием: «ОстанисА брате». В том случае, если увещевания не достигали цели, то духовный отец должен сообщить епископу; если не сообщал, то осуждался вместе со священником[296].
В нескольких статьях Вопрошания затрагиваются вопросы взаимоотношений с иноверцами – народами стран, соседних с Древней Русью.
Характерной особенностью этих статей является отсутствие вражды к латинянам, так характерной для документов, возникших в Киеве. В Вопрошании нет упоминаний на теоретические споры между католиками и православными: выразившиеся в дискуссиях об опресноках, нет там и статей, аналогичных запрещению Феодосия Печерского и Иоанна II принимать пищу вместе с латинянами. В Новгороде середины XII в. отсутствовали причины вражды к латинянам. Нифонт упоминает о латинянах в связи с принятием к православию крещённого «в латиньскую веру»[297]. Население Новгорода было далеко от церковных распрей между православными и католиками, как свидетельствует признание Ильи о детях, которые приносятся «к варяжьскому попу» на молитву[298]. Эта же статья доказывает свободное отправление католических
ПДКП. Стб. 59.
Там же. Стб. 57-58.
Там же. Стб. 58.
ПДКП. Стб. 40.
ПДКП. Стб. 26.
Там же. Стб. 60. – В НПЛ упоминается о существовании в Новгороде латинской церкви. «Въ лТто 6689. МТсяця июля въ 3, зажьжена бысть церкы от грома Варязьская на Търговищи. По вечерни, в час 10 дни» (НПЛ. С. 37).
