похвастать пудовыми кулаками: лет под семьдесят, седой, слегка скособоченный, пальцы в чернилах, он не производил впечатления физической силы. И все же с самой первой минуты я сидел перед ним ровно, словно статуя, и тщательно подбирал слова.
– Верцингеторикс, – задумчиво произнес он. – Мне частенько не давал покоя вопрос, как там поживаете ты и твоя семья.
– Хорошо поживаем, сенатор.
– Рад слышать. Ты в Рим надолго?
– Надолго. Это ведь центр всего на свете.
– Что ж, так оно и есть, – сенатор задумчиво покатал между пальцами стило. В его кабинете царил веселый беспорядок – куда ни посмотришь, повсюду валяются таблички, перья, свитки, пергаменты. Такого количество свитков, как в его кабинете, я не видал за всю свою жизнь.
– И чем ты намерен заняться здесь, в Риме?
– Думал податься в легионы.
Когда-то моей заветной мечтой было стать гладиатором, но стоило мне вкусить гладиаторской жизни, как мечта пропала сама собой. Но если не гладиатором, то кем еще мог стать молодой человек, ловко владеющий мечом? Только податься в легионы. К тому же даже бывший раб мог дослужиться в римской армии до командира.
– А известно ли тебе, какие обязательства берут на себя те, кто идут служить в легионы? – спросил сенатор, откладывая стило в сторону. – Сколько тебе лет?
– Двадцать.
Сенатор недоверчиво посмотрел на меня.
– Девятнадцать, – уточнил я.
И вновь он смерил меня пристальным взглядом.
– Будет девятнадцать через пару месяцев.
– Значит, пока восемнадцать. Как я понимаю, ты рассчитываешь сделать себе там карьеру?
– Не ходить же мне всю жизнь в рядовых! – фыркнул я.
– В любом случае двенадцать лет отходить придется. Потому что центурионом раньше тридцати не становятся.
– До тридцати?
– Но даже возраст еще не гарантия. Не имея покровителя, центурионом не стать. Я же не знаю, проживу ли я еще двенадцать лет, – сенатор пригладил седые волосы.
– Ну. – Я поерзал на стуле, усаживаясь поудобнее. – Может, я и не останусь в армии до тридцати. Есть и другая работа.
Сенатор посмотрел на меня, как на малого ребенка.
– Срок службы легионера – двадцать пять лет, Верцингеторикс. Если пойдешь служить в восемнадцать, освободишься лишь в сорок три. А до этого даже не мечтай ни о какой другой работе.
– Двадцать пять лет?
– А что, разве ты перед тем как решил пойти служить в легионы, не выяснил таких вещей, как срок службы?
Вместо ответа я лишь пожал плечами.
– Ох уж эта молодежь, – вздохнул сенатор Норбан. – А свое армейское жалованье ты тоже не знаешь? Триста денариев в год – на тот случай, если это тебе не известно. За вычетом стоимости оружия, доспехов и пайка, разумеется.
– Клянусь Хароном, – пробормотал я, – да вы тут, в Риме, жмоты.
– Кроме того, смею
