крошечной лужайки – метров сто, остальное все – асфальт, плитка.
Алисочка и Веня оба сильно испачкались, Алисочкины белые слипперы стали коричневыми, лайковая кожа на Вениных сапожках побурела, одежда тоже промокла от грязи.
Нелли Егоровна всплеснула руками:
– Бедняжки мои! Ласточки! Солнышки! Зайчики! Конфеточки мои! Это кто же вас так извазюкал? Это кто же так вас не любит? Это кто же так над вами насмехался, в грязи вас купал?
Я спокойно стояла, ждала, пока она мне заплатит. Понятно, что моя оплата – это один троллейбусный билет. Но, во-первых, у меня единый, и билет мне не нужен, а во-вторых, надо с чего-то начинать.
У меня есть одна приятельница, которая живет в Подмосковье, Настя. Она на год младше меня, ей только что исполнилось пятнадцать лет, и Настя, сдав экзамены за девятый класс, все лето работала, по одиннадцать часов в день, каждый день, без выходных. За все лето у нее было в общей сложности не больше семи выходных. И в дождь, и в жару, и в самые лучшие летние деньки Настя продавала молочные продукты в магазинчике своего родственника-фермера – с девяти утра до восьми вечера. Обеда у Насти не было. Если она обедала и кто-то приходил за продуктами, вызывал ее, нажимая на кнопку звонка у запертого окошка ларька, то она бросала еду и бежала торговать.
Ферма находится посреди огромного поля, на небольшом возвышении, а ниже, в полутора километрах от нее, – наше садовое товарищество, где маме осталась дача от дедушки и бабушки, которых я никогда не видела. Мама однажды, когда у нас были тяжелые времена, пыталась продать эту дачу, но не нашлось покупателя, и она потом радовалась – как же хорошо, что у нас осталась наша дача, где прямо на участке растут грибы и ягоды.
И все то время, пока я утром сплю, потом не спеша встаю, собираю в саду что-то к завтраку, что созрело по сезону, потом читаю, кошу траву, иду на озеро, опять читаю, дыша мятой, розами, елями, Настя в душной темной комнатенке, полной мух, продает молоко и творог, всегда слишком тепло одетая, в вязаной водолазке, длинных брюках – потому что там два огромных холодильника и темнота. Эта мысль не давала мне покоя все лето. Пока нет посетителей, Настя читает в телефоне романы в жанре фэнтези – сказки про другие, выдуманные миры, похожие на сны, которые видишь, когда болеешь и у тебя высокая температура. Наверно, ей хочется уйти далеко-далеко отсюда, спрятаться в другой реальности.
Настя не сирота, она живет со старшим братом и матерью, оба работают, и Настю послали на работу в девять лет. Раньше она работала не постоянно, а этим летом стала единственным продавцом у фермера. Настя уверена, что она обязана зарабатывать себе на жизнь. Как-то так поставлено в ее семье. Ведь когда-то дети начинали очень рано работать, в царской России – иногда с шести-семи лет. И Насте тоже так объяснили. Все лето она зарабатывает себе на новые ботинки, новый телефон, новые очки. Иначе у нее просто ничего этого не будет. Я живу совсем иначе. Поэтому мои легкие обиды на Нелли Егоровну за резкий тон
