или добытое в бою, – он снова заухмылялся, – или стыренное у врага, только надо зарегистрировать по всей форме. Есть что-нибудь?
– Есть. Немецкий вальтер.
– Давай свои фотографии и пистолет и жди меня здесь.
Через пятнадцать минут он вернулся и сунул мне удостоверение, разрешение на оружие и постановление медицинской комиссии.
– Что смотришь? Не нравится, что снова лейтенантом стал? Ну не батальон же тебе давать, с твоим знанием иврита. У нас – как в Древнем Риме. Если бы в строю кто-нибудь, вдруг заговорил по-этруски, господа римские офицеры быстро бы показали ему, где римская кузькина мать. Вне строя можешь говорить хоть на марсианском, – и он гулко заржал.
Фраза показалось мне смутно знакомой, вроде читал где-то.
– Пошли оружие получать, – приказал Изя, – потом я тебя отвезу к себе домой, переночуешь, и с утра в кибуц. Там продемонстрируешь, что ты можешь. А мы посмотрим.
Изина жена, Фаина, совсем не походила на еврейку. Мощная блондинка, с необъятными формами, больше похожая на польскую крестьянку. Сейчас, она сидела, подперев щеку рукой, и смотрела, как я ем. Изя, попав домой, сразу притих и легко было догадаться, кто тут глава семьи.
– Кушай, кушай, не стесняйся, – в очередной раз повторила она. – У нас двое сыновей в армии, в Италии, может, и их кто-то накормит. Вот картошечки возьми. Сейчас полегче стало, а раньше ее вовсе не было.
– Правильно, – сказал Изя, деловито доставая из огромного сооружения под названием буфет бутылку и рюмки, – раньше и небо было голубее и трава зеленее.
– Ты не слушай моего старого дурака, – сказала она, отмахиваясь от мужа. Раньше, действительно картошки не было. Только в войну сажать начали. Мы ж с-под Гродно, как можно без картошки? Я этих местных овощей до сих пор не понимаю. Оливками сыт не будешь. Тут все другое, даже у хлеба другой вкус. Но ничего, приспособились.
– Ну, – сказал Изя, подмигивая. – Такой повод и не выпить? Первый человек из еврейского Легиона, да еще из советских, да прямо к нам. Будет чем похвастаться. За то, чтобы все наши вернулись живыми и здоровыми.
Выпили. Он разлили еще по стопке и, глянув на меня, сказал:
– Ты не поверишь, здесь все пьют намного меньше, когда жара начнется, даже и не тянет, разве что пивка, да и тебе завтра с утра вставать. Еще по одной и все.
Фаина замялась и спросила:
– Скажи, ты ж видел, что там делается. Может в газетах преувеличивают?
– Нет, там, где немцы были, всех евреев убили.
– Знаешь, – сказала она после паузы, – когда Жаботинский приехал в Польшу и начал звать людей в Израиль, многие стали собирать вещи. Все-таки великое событие. И Изя тоже – "Едем, едем". А моя семья собралась, и отец сказал, не нужно уезжать. Здесь дом, работа, люди, которые тебя знают и уважают. А там – пустое место, песок и камни. Немцы? Ну что немцы, поляки не лучше. Жили под этими, проживем и под теми. Хороший сапожник всем нужен. Родители, трое братьев и сестра, их семьи, дети. Все остались, а мы вот уехали. Красная Армия те места уже
