и колонновожатым. Продиктовал предписание руководившему арьергардом князю Багратиону. Казалось, он обрел особенное хладнокровие и решимость. Лишь подробности несчастного боя неотвязно напоминали о себе, мучая больше, чем рана…
…Еще до восхода солнца Кутузов в небольшой свите, сопровождавшей императора Александра, поднялся на Праценские высоты. Густой молочный туман сплошной рекой заливал холмистое поле между высотами и речкой Гольбах, за которой должны были находиться французы.
Было холодно, и государь грел дыханием руки. Отделившись от свиты, он двинулся мимо биваков четвертой колонны; Кутузов последовал за ним. У бригады, которой командовал генерал-майор Берг, император слез с лошади. Вместе с Кутузовым они подошли к командирскому костру и грелись у огня.
– Что, твои ружья заряжены? – обратился Александр к Бергу.
Генерал, не получивший диспозиции, даже не знал, что предстоит сражение.
– Нет, ваше величество, но я сейчас же отдам приказ! – поспешно ответил он, подымаясь от костра.
Император сел на коня и, улыбаясь, спросил Кутузова:
– Ну что? Как вы полагаете? Дело пойдет хорошо?
Михаил Илларионович тотчас вызвал на лице придворную улыбку:
– Кто может сомневаться в победе под предводительством вашего величества!
Александр нахмурился:
– Нет, командуете здесь вы! Я только зритель…
На эти слова Кутузов ответил светским поклоном. Когда же государь удалился, Михаил Илларионович, покачав своей седой головой, по-немецки сказал Бергу:
– Вот, Григорий Максимович! Прекрасно! Я должен здесь командовать, когда даже не распорядился этой атакой. Да и не хотел вовсе предпринимать ее!
Исполнительный немец в изумлении слушал это откровенное признание.
Между тем три первые колонны потянулись влево, проваливаясь рота за ротой в туманной пелене. Но четвертая все еще располагалась на привале; ружья были сложены в козлах. Раздраженный император послал за Кутузовым.
– Михайла Ларионович! – встретил он главнокомандующего. – Почему не идете вперед?
Кутузов медленно ответил:
– Я поджидаю, чтобы все пособрались…
– Но мы не на Царицыном лугу, где не начинают парада, пока не придут все полки! – возмутился император.
– Государь! – со вздохом проговорил Кутузов. – Потому-то я и не начинаю, что мы не на Царицыном лугу. Впрочем, если прикажете…
Он всеми мерами затягивал движение 4-й колонны, верно ценя значение высот у Працена, господствовавших над местностью. То же самое превосходно понимал и Наполеон, сказавший накануне битвы: «Если русские покинут Праценские высоты, они погибнут бесповоротно».
Только тогда, когда из густого тумана, окутавшего низины перед высотами, вынырнули густые массы войск в синих мундирах и опрокинули авангард 4-й колонны, открылся замысел французского полководца. Воспользовавшись тем, что левое крыло при
