волнам полуденного воздуха в разгар лета.
Для бессмертного Дионис выглядел несолидно: жалких шесть футов роста, бледная кожа, пухлые даже по человеческим меркам формы, копна каштаново-золотистых кудрей и жидкая щетина на подбородке, словно у прыщавого подростка.
Телега остановилась у подножия лестницы. Гектор отпер клетку, потянулся сквозь полупроницаемое силовое поле и вытащил узника. Ахиллес тут же опустил тяжелую длань на шею коротышки.
– Деицид, – прошептала Кассандра. – Богоубийство. Безумие и деицид.
Елена, Приам, Андромаха и прочие на балконе пропустили ее слова мимо ушей. Все взгляды были прикованы к побелевшему как полотно олимпийцу и двум статным, закованным в бронзу смертным.
Если беспомощный лепет гадателя Гелена потонул в дыхании ветра и ропоте толпы, то голос Гектора зычно прокатился над заполненной людьми площадью, отдавшись эхом от высоких башен и стен Илиона; пожалуй, он ясно прогремел даже на вершине Иды, темневшей во многих лигах от города, на востоке.
– Возлюбленный брат Парис, мы собрались здесь, чтобы сказать тебе прощай – да так, чтобы ты услышал нас даже там, куда ушел, в глубинах Обители Смерти. Прими этот сладкий мед, лучшее масло, твоих любимых коней, самых верных собак. И наконец, я жертвую тебе вот этого бога, Зевсова сына, сало которого раскормит голодное пламя, ускорив твой переход в Аид! – произнес герой, доставая из ножен меч.
Силовое поле затрепетало и растворилось, однако бессмертный по-прежнему оставался в железных наручниках и колодках.
– Можно мне сказать? – спросил он гораздо тише, нежели только что говорил Приамид.
Защитник Трои задумался.
– Дайте слово богу! – воскликнул провидец Гелен, стоявший по правую руку царя на балконе святилища.
– Дайте слово богу! – выкрикнул сосед Менелая, ахейский птицегадатель Калхас.
Гектор нахмурился, потом кивнул.
– Валяй, ублюдок Зевса, чеши языком. Помолись папочке, если хочешь, все равно не поможет. Сегодня тебя ничто не спасет. Нынче ты будешь начатком на погребальном костре моего брата.
Дионис улыбнулся, но как-то криво, неуверенно даже для человека, не то что для обитателя Олимпа.
– Ахейцы и жители Трои, – воззвал тучный божок с несерьезной бородкой. – Глупцы! Нельзя убить бессмертного. Особенно того, кто родился во чреве погибели. Дитя Зевса, уже в пору младенчества я забавлялся с игрушками, которые, по словам пророков, могли принадлежать лишь новому правителю мира: игральными костями, мячиком, волчком, золотыми яблоками, трещоткой и клоком шерсти.
Однако титаны, те, кого мой отец одолел и забросил в Тартар, эту преисподнюю преисподних, это царство ночных кошмаров, размещенное гораздо ниже царства мертвых, где витает сейчас, подобно выпущенному кем-то вонючему газу, душа вашего брата Париса, накрасили свои лица мелом, явились, точно духи покойных, напали на меня и разорвали голыми, набеленными
