ссмертия для каждого живущего или жившего раньше человека. Надо сказать, что телесное бессмертие обычно воспринималось христианской культурой как проклятие. Достаточно вспомнить фигуру Франкенштейна или Голема. «Человеческие» герои романа Брэма Стокера «Дракула» (написанного, кстати, в 1897 году, почти одновременно с «Философией общего дела» Николая Федорова) изо всех сил защищают свое право на естественную смерть. Однако с тех пор в западной массовой культуре к вампирам и зомби стали относиться намного лучше. Лишенное веры в бессмертие души, современное человечество все больше очаровывается перспективой телесного бессмертия. И этот поворот осуществляется не только в массовой культуре, о чем свидетельствуют недавние дискуссии о постгуманизме. В исторической перспективе теории русского космизма представляются началом этой переоценки ценности телесного бессмертия – переоценки, которая не завершена и по сей день.
Публикация настоящей книги осуществляется в рамках программы «Полевые исследования „Гаража“» – уникальной междисциплинарной платформы, поддерживающей первичные исследования. Отражая интересы художников, кураторов, историков и критиков из разных стран мира, эта инициатива открывает новые точки зрения на малоизвестные или забытые события, философские позиции, пространства и фигуры русской культуры.
Русский космизм: биополитика бессмертия
Русский космизм не представляет собой целостного учения. Скорее речь здесь идет о круге авторов конца XIX – начала XX веков, для которых видимый космос стал единственным местом жизни человека – после краха исторического христианства с его верой в реальность загробного, потустороннего мира. Из этого открытия, или, точнее, из этой утраты, можно было сделать различные выводы. Одним из таких распространенных в то время выводов был отказ от мыслей о личном бессмертии и судьбе мира в целом: человеку предлагалось ограничиться временными границами его конечной земной жизни и кругом забот, связанных с этой жизнью. Теоретики русского космизма сделали противоположный вывод из «смерти Бога». Они призвали человечество к установлению тотальной власти над космосом и к обеспечению индивидуального бессмертия для каждого живущего или жившего раньше человека. Средством реализации этого требования должно было стать централизованное мировое государство: русский космизм был не только теоретическим дискурсом, но и политической программой. У Мишеля Фуко есть знаменитая фраза, в которой он определяет принцип функционирования современного государства – по контрасту с функционированием суверенного государства традиционного типа. Принцип традиционного государства: «Разрешай жить и даруй смерть»; тогда как принцип современного государства: «Даруй жизнь и разрешай умереть»[1]. Современное государство озабочено проблемами рождаемости, здоровья и обеспечения жизнедеятельности населения. Таким образом, по Фуко, современное государство функционирует в первую очередь как «биовласть»: оправдание его существования – в том, что оно обеспечивает выживание человеческой массы, человека как биологического вида. Однако если выживание популяции и является государственной целью, то «естественная» смерть отдельного индивидуума принимается государством пассивно как неизбежное событие. То есть естественная смерть выступает в качестве естественной границы государства как биовласти. Современное государство принимает эту границу, уважая частную сферу естественной смерти. Кстати, сам Фуко также не ставит эту границу под сомнение.
Но что было бы, если бы биовласть решилась радикализовать свою программу и сформулировать свой девиз так: «Заставляй жить и не позволяй умереть»? Иными словами, если бы она решилась на борьбу с «естественной» смертью? Можно предположить, что такое решение показалось бы утопичным. Но именно такое требование абсолютной биовласти сформулировали многие русские мыслители до и после Октябрьской революции.
Сторонники тезиса о том, что индивидуальное бессмертие каждого человека должно стать целью всего общества и всей государственной политики, не принадлежали, за малым исключением, к кругам марксистской интеллигенции. В отличие от социальных требований марксизма, требование биополитики бессмертия происходило из чисто русского источника: из работ Николая Федорова. «Философия общего дела», которую Федоров разработал в конце XIX века, не привлекла широкого внимания при жизни философа. Тем не менее среди ее знаменитых читателей были Лев Толстой, Федор Достоевский и Владимир Соловьев. После смерти философа в 1903 году популярность его теории неуклонно росла, хотя и ограничивалась преимущественно российской публикой. В своей основе проект общего дела заключается в создании технологических, общественных и политических условий, которые позволили бы воскресить – техническими средствами – всех когда-либо живших на Земле людей. Федоров не верил в бессмертие души и не был готов пассивно ожидать второго пришествия Христа. Несмотря на свой несколько архаичный язык, Федоров был плоть от плоти своего времени, конца XIX века. Соответственно, Федоров верил не в душу, а в тело. Для него
Michel Foucault. Society Must Be Defended: Lectures at the College de France, 1975–1976, trans, David Macey (New York, 2003), pp, 241 ff.
