И баритоны: – Ти-ти-там-там, ти-ти-там-там… И вновь: – Буммм!…
Это было самое настоящее венчание, мои дорогие. Да, это было венчание. Свадьба.
– Mon brave, – говорила она, стоя на коленях и лаская Красина, – mon plus braves et les plus fidèles, – говорила Катя, целуя окровавленного убийцу, – je me félicite, mon bien-aimé, mon mari,[59] – так говорила Катя ему, обессиленному и, кажется, не слышащему ничего. И ожил Красин, надо тут заметить, мгновенно. В секунды Красин вернулся в рассудок и сознание и вернулся в оное сознание слишком, по всей вероятности, быстро – ну, так же быстро случилось и новое выпадение из рассудка, быстро и вернулся, и тут же быстро выпал, значит, Красин из рассудка вновь. Потому что он одним движением задрал на Кате платье, нижние юбки, тут же панталоны сдернул и нежно, но вполне непреклонно положил Катю на спину. Катя ахнула и обхватила Красина обеими руками, прижала к себе; жесткие ребра синей «амазонки» уперлись Красину в грудь. – Да, да, – по-русски выдохнула Катя в ухо Красину; уж в такие мгновения французская речь отступала. Красин еще успел заметить, как огромный ком рыжих волос на Катином лобке трепещет под ветром, словно бы выгоревшая трава, и какая нежная, узенькая, тугая складка идет у нее меж ног, среди зарослей этой рыжей травы – складка, никогда еще не впускавшая в себя мужчину.
Конь, стоя над Красиным и Катей, тихонько пофыркивал в такт с громко стонущей Катей. Через две минуты Катя задрожала и укусила Красина, чтобы сдержать крик; а что Красину был теперь укус-то, он и не заметил его. А Катин крик вырвался все-таки, вырвался, значит, Катин крик и полетел вдоль леса, отразился от холмов и взмыл в голубое небо, никем не услышанный – кроме Бога и божьих птиц, думали так оба: никем не услышанный, так вот думали они. И еще три раза так же далеко – к венчающему их друг для друга Богу – посылала крик Катя. Бог наверняка услышал этот призыв к Нему, потому что, конечно, не насилие, а незнаемое доселе обоими небесное соединение не только тел, но душ в то время снизошло на обоих. Оба поняли, что они соединились, полностью в едину плоть до конца жизни соединились с родным человеком. Так вот бывает – поверите ли, дорогие мои? – под звон монастырских колоколов, практически на небесах, значит, практически на небесах, а не на кровавой земле, говорим мы вам, чтобы несколько оправдать, – хотя он не нуждается ни в каком оправдании, – но чтобы несколько оправдать Красина – практически на небесах все произошло. Ну, ей-Богу.
Потом потрясенный и счастливый Красин на коленях просил прощения, а смеющаяся и плачущая, счастливая Катя обнимала и целовала его. Таковой оказалась их первая ночь, вернее – первый их день, первая их супружеская связь – не на шелковых простынях в тиши парижской какой спальни во время свадебного путешествия, не после ванны с ароматическими китайскими маслами, а на опушке березовой рощи, в крови и красном песке, почти что над теплыми еще трупами, накануне всего, что еще ждало обоих впереди.
…
Мой храбрец… Мой самый храбрый и самый верный… Я с тобой, мой любимый, мой муж.
