я и сам теперь плохо разбираюсь, но все же лучше, чем он, и чтобы он вспоминал про мятеж и хвастался шрамами и своим высоким общественным положением… Это будет очень удобно, если у Пека окажется высокое общественное положение. Хорошо, если бы он оказался, скажем, мэром…
Ко мне неторопливо приблизился, вытирая губы платочком, смуглый полный человек в белом, в круглой белой шапочке набекрень. Шапочка была с прозрачным зеленым козырьком и с зеленой лентой, на которой было написано: «Добро пожаловать». На мочке правого уха у него блестела серьга-приемник.
– С приездом, – сказал человек.
– Здравствуйте, – сказал я.
– Добро пожаловать. Меня зовут Амад.
– А меня – Иван, – сказал я. – Рад познакомиться.
Мы кивнули друг другу и стали смотреть, как туристы рассаживаются по автобусам. Они весело галдели, и теплый ветерок катил от них по площади окурки и мятые конфетные бумажки. На лицо Амада падала зеленая тень козырька.
– Курортники, – сказал он. – Беззаботные и шумные. Сейчас их развезут по отелям, и они немедленно кинутся на пляж.
– С удовольствием прокатился бы на водных лыжах, – заметил я.
– В самом деле? Вот никогда бы не подумал. Вы меньше всего похожи на курортника.
– Так и должно быть, – сказал я. – Я приехал поработать.
– Поработать? Ну что ж, к нам приезжают и для этого. Два года назад к нам приезжал Джонатан Крайс, писал здесь картину. – Он засмеялся. – Потом в Риме его поколотил какой-то папский нунций, не помню фамилии.
– Из-за этой картины?
– Нет, вряд ли. Ничего он здесь не написал. Здесь он дневал и ночевал в казино… Пойдемте выпьем что-нибудь.
– Пойдемте, – сказал я. – Вы мне что-нибудь посоветуете.
– Советовать – моя приятная обязанность, – сказал Амад.
Мы одновременно наклонились и оба взялись за ручку чемодана.
– Не стоит, я сам…
– Нет, – возразил Амад. – Вы гость, а я хозяин… Пойдемте вон в тот бар. Там сейчас пусто.
Мы вошли под голубой тент. Амад усадил меня за столик, поставил чемодан на пустой стул и отправился к стойке. Здесь было прохладно, щелкала холодильная установка. Амад вернулся с подносом. На подносе стояли два высоких стакана и плоские тарелочки с золотистыми от масла ломтиками.
– Не очень крепкое, – сказал Амад, – но зато по-настоящему холодное.
– Я тоже не люблю крепкое с утра.
Я взял стакан и отхлебнул. Было вкусно.
– Глоток – ломтик, – посоветовал Амад. – Глоток – ломтик. Вот так.
Ломтики хрустели и таяли на языке. По-моему, они были лишние. Некоторое время мы молчали, глядя из-под тента на площадь. Автобусы с негромким гулом один за другим уходили в садовые аллеи. Они казались громоздкими, но в их громоздкости
