рассеченную нижнюю губу.
– С кем? – мягко уточняет Виктор.
– С ним, – отвечает она. – С Садовником.
– Человек, который удерживал вас, вы говорили с его садовником?
Майя качает головой.
– Он был Садовником.
Только не думайте, что я называла его так из страха или почитания, или из ложного чувства приличия. И вообще не я его так назвала. Это имя, как и многое другое, появилось от нашего незнания. Если мы чего-то не знали, то просто додумывали или постепенно теряли к этому интерес. Думаю, это какая-то форма прагматизма. Люди нежные и отзывчивые, которые отчаянно нуждались в одобрении других, становились жертвами стокгольмского синдрома[2]. А остальные склонялись к прагматизму. Я насмотрелась и на тех, и на других, поэтому стою ближе к прагматикам.
Я услышала его имя в первый же день, как попала туда.
Когда я пришла в себя, голова раскалывалась как с самого страшного похмелья, какое мне только доводилось испытывать. Поначалу я даже глаза не могла открыть. Каждый вдох отдавался болью в черепе, не говоря уже о движении. Должно быть, я застонала, поскольку почувствовала вдруг на лице мокрую тряпку. И женский голос заверил меня, что это просто вода.
Не знаю, что меня встревожило больше: тот факт, что она, очевидно, проделывала это не в первый раз, или то, что это вообще была она. Среди тех, кто меня похитил, не было женщины, это я знала точно.
Чья-то рука скользнула мне под шею и осторожно приподняла. Затем к моим губам поднесли стакан.
– Просто вода, можешь мне поверить, – повторил голос.
Я глотнула. Меня не особо волновало, была ли это «просто вода» или что-то еще.
– Сможешь проглотить таблетку?
– Да, – прошептала я, и от одного этого звука голову вновь пронзила боль.
– Тогда открой рот.
Я послушалась; она положила мне на язык две таблетки и вновь поднесла стакан. Я покорно глотнула, и она вновь уложила меня на прохладную простыню. Я постаралась сдержать рвотный позыв. Потом она довольно долго молчала. Когда у меня под веками перестали плясать цветные пятна, я начала понемногу шевелиться. Тогда она сняла тряпку с моего лица и заслонила мне глаза от светильника, чтобы я проморгалась.
– Ты проделываешь это не впервые, – просипела я.
Женщина протянула мне стакан воды.
Она сидела возле кровати, ссутулившись, но и так нетрудно было заметить, какая она высокая. Высокая и жилистая. У нее были длинные ноги и крепкие мускулы, как у амазонки. А может, и львицы, потому что двигалась она мягко, как кошка. Каштановые волосы собраны в причудливую прическу и не скрывали строгих черт лица, глаза темно-карие с золотыми вкраплениями. И на ней было черное шелковое платье, застегнутое у самого горла.
Кажется, она приняла мои слова с некоторым облегчением. По-моему, лучше уж так, чем биться в истерике, а уж этим она, наверное, была сыта по горло.
– Можешь звать меня Лионеттой, – сказала она, когда я насмотрелась вдоволь и вновь переключилась на воду. –
Стокгольмский синдром – психологический термин, описывающий защитно-бессознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия.
