душ и уехали, он задержался. Передал мне деньги и рассказал новости конторы.
– После твоего ухода новый директор охраны говорил Жоре, что не стоит доверять тебе подготовку группы. Мол, ты чужой, а группа особая. Но Жора даже слушать не стал. Ну, Корешков и притих. С нами вообще не разговаривает, а своих охранников и личку тренирует его знакомый. Инструктор вроде неплохой, но такой же, как Корешков, себе на уме.
– А вы что?
– А чего мы? Официально устроены в новый ЧОП, оружие там получаем. Но все приказы отдает только Жора. Корешкова к нам вообще не подпускают. Тот недоволен, но молчит. С Жорой не поспоришь.
– Это точно.
«С кем же Жора собрался воевать? Вроде в городе сидит прочно и тихо. На чужое рот не разевает, занимается своим делом, платит гэбэшной крыше и на других внимания не обращает…»
Поймав себя на этой мысли, я плюнул и выкинул Жору с его проблемами из головы. И без него есть о чем подумать.
После тренировки я потопал в академию, отсидел три пары лекций, потом поехал уже на машине опять в спортзал. Полтора часа работал со своими знакомыми из секции рукопашного боя, потом поработал над метанием ножей, после потягал железо в качалке. Затем, приняв душ, направил машину к дому.
Вот и еще один день позади. А завтра все снова – занятие с Юркиной группой, академия, своя тренировка и вечером сидение перед монитором компьютера. И следующий день, и следующий… Однообразие, размеренность, распорядок. Повседневность…
…А Лене я тогда, мягко говоря, сказал неправду. Если честно – соврал. Это когда она меня спросила о воспоминаниях. Мол, не мучают ли?
Воспоминания меня не мучили. Они меня достали! До предела достали…
Это как фантомная боль в отрезанной ноге, как сожаление о потерянном ключе от двери волшебной комнаты. Нет спасения от каждодневных перелистываний страниц памяти, от назойливых снов, от которых просыпаешься среди ночи по три-четыре раза. К тому же мои мозги, трижды обработанные Воротами, ни с того ни с сего перевели память в режим «помню все». Вообще все. Всплыли даже такие незначительные моменты из розовощекого детства, о каких я давно и прочно забыл.
Например, как в шестилетнем возрасте сказал продавщице газировки на улице «здравствуйте» вместо «спасибо». Или как меня провожала от дома до детского сада дворовая собака.
Потом всплыл и вовсе древний эпизод, о котором я по природе своей и помнить не должен, ибо было мне в тот период чуть больше года. Однако модернизированная память как-то выдала и это. Как в небольшой деревенской церкви крестили маленького карапуза, то бишь меня. Теплая вода купели, смазанные черты лица священника и протянутая им ложка со сладким вином.
Что там зацепило в мозгах, почему эпизод залег в извилинах? Вот всплыло, восстало… И почти каждый вечер что-то поднималось из глубин памяти.
Сами по себе воспоминания не мешали, ясно, что мозг, получивший такую встряску, должен как-то реагировать.
