книгу «Теуда бе-Исраэль» посвятил «Помазаннику Божьему (Машиаху), Его Величеству Николаю Павловичу», беззастенчиво оправдывая еврейскими же дурными качествами и выселение евреев из приграничных территорий и даже грубые нарушения рекрутского набора. И уж совсем неуместными выглядели высокопарные панегирики Николаю I Биньямина Мандельштама (1806-1886). Тот сравнил царя с Фридрихом Великим, Иосифом II, Бонапартом, причём сравнение было явно в пользу Николая. Другие монархи, дескать, лишь реагировали на изменения, предложенные самими иудеями; Николай же, несмотря на всё их невежество и жестоковыйность, в стремлении превратить евреев в благопристойных людей распростёр над ними свою державную длань. На этом основании «помыслы российского царя и повелителя, нашего государя, гораздо более величественны и великодушны, нежели мысли всех правителей Востока и Запада». Еврейский поэт Шаул Черниховский заметил, что «еврей-писатель… взвешивал каждое своё слово из боязни, чтобы его не поняли превратно, нередко он увлекался апологетическим пылом». Понятно, что и Соломонов вынужден был действовать в духе общей традиции, но когда в его книге встречаешь велеречивые панегирики венценосцу, веришь им с трудом, и похвала кажется неумеренной, нарочитой.
Вот хотя бы такой пример. Соломонов констатирует, что российское законодательство о евреях 1835 года резко ужесточилось по сравнению с 1804 годом – заявление само по себе достаточно дерзкое. Обвинять в этом верховную власть, понятно, никак нельзя ни по законам жанра, ни по требованиям вездесущей цензуры, и, главное, по соображениям элементарной безопасности (иначе жид-критикан вместо черты оседлости мог бы где-то и «во глубине сибирских руд» оказаться). Остаётся только одно – корить свой «несчастный народ» (это его, Соломонова, слова).
Но сколь же неубедительны его примеры «оскорблений» правительства народом Израиля! Вот Абрам толкует о недопустимости иудейского прозелитизма, ссылаясь при этом на тот же Талмуд («Злополучие за злополучием да постигнет тех евреев, кои превращают в свою веру гаяуров [гяуров, иноверцев – Л.Б.]»), но по существу он ломится в открытую дверь, ибо упоминает лишь два таких «зловредных поступка» (и это на двухмиллионное-то еврейское население!). Да и их «зловредность», кстати, тоже белыми нитка ми шита. Тем не менее, след ует вывод: «Правительство… имело в виду не то, чтобы стеснить или уменьшить существенные выгоды наши, но то, чтобы предотвратить беспорядки наши». Похоже, абсурдность подобного заключения ясна и ему самому. Он беспомощно выдавливает из себя нечто элегическое: «Впрочем, не нашим ограниченным умом постигать цель Верховного Правительства». И ещё – для пущего тумана цитата из Притчей Соломоновых (XXV, ст. 3): «Высота неба, глубина земли и сердце царей не исследимы».
И Соломонов, обращаясь к «любезным братьям» – единоверцам, говорит о необходимости «раскаяния перед Верховным Правительством». В чём же? Да в том, что к сельскому труду обратились из них
