мальчишку сама. Кто-то – кажется вездесущий в тот день сожитель матери – отфутболил лопатой одну из полудохлых крыс прямо к ногам Антона. Только что мальчишка плыл с отцом на океанском лайнере где-то в Южном полушарии, а через мгновение рядом с ним шлёпнулось что-то тяжелое и мерзкое. Огромная полуживая крыса лежала на спине, прижав к себе лапками крошечного детёныша, и смотрела мальчишке прямо в глаза.
– Руками не трожь! – раздался остерегающий окрик отчима. – Ща я её окочурю, гадину.
Он надвигался от дома, от разъезжающихся в стороны дверей, словно японский самурай, только вместо меча в руках у него была лопата. Он был воином, бойцом, рыцарем, сражающимся за человечество. Где-то далеко, на окраине человеческой цивилизации, через два двора от этого, его ждала верная жена и слава, и почести, и пир во имя победы… Он уже занёс свой «меч» над головой поверженного врага, когда странный мальчишка этот, предатель рода человеческого, подхватил в руки крысу и, сорвавшись с места, понёсся что есть духу со двора.
– Стой!! – неслось ему в спину – Убью сволочь! Ну, ты вернёшься у меня домой, гнидёныш, ох, тля, вернёшься!
Прошло лето, сыгран был последний день августа на театральной сцене года и к земле полетел занавес из разноцветных листьев. «Война с крысами», сыгранная в первом акте, давно забылась, у мiра было достаточно более важных дел. Не забыли о ней только у богодулов. Локальное сражение естественного отбора обрело у матери Антона и её сожителя Фёдора характер эпопеи, третьей отечественной, важнейшей вехи семейной жизни. Жалкое и ущербное «На свои пью» сменилось уверенным и обвиняющим:
– Как крыс травить, так мой Федя!
«Её Федя», словно ветеран войны, предавался теперь воспоминаниям о битве, украшая их всё новыми и новыми героическими подробностями. Число уничтоженных в бараке крыс стремительно приближалось к числу всех крыс города и вскоре грозило его превысить. И эпизод с «предательством» Антона органично вписался в нарождающийся миф – война без предательства и не война вовсе, а так, пресная захудалая драка.
– У—у—у, Иуда, – ласково говорил пасынку Фёдор и давал лёгкий отеческий подзатыльник. – Дурак ты, и уши у тебя холодные. То ж крысы! От их вся зараза в городе. Или мы их, или они нас. Естественный отбор, понял?
Последние слова давались ему легко, словно он знал их всю жизнь, а не услышал пару месяцев назад от соседа—учителя. Антон подзатыльники сносил легко, без обиды, как должное. Он даже согласен был с отчимом, что крысы – враги человеческие. И не место им в ползущем в счастливое будущее отдельно взятом японском бараке. Всем, кроме одной.
– Куда врага дел, Тонкий? – допытывался Фёдор.
Тонкий – это от Антонки, так звала обычно мать.
– Выбросил, – бурчал в ответ мальчишка.
– И не добил? –
