нас учил и воспитывал; правда, сейчас он не совсем здоров и не покидает Летний Домик уже почти год. Жаль, конечно… Оберон!
Подойдя ближе, Смоки увидел вокруг приметы жилья: сортир, аккуратный огородик, сарай с готовой выкатиться из него газонокосилкой. Парадным входом служила зубчатая дверь-ширма, приобретшая со временем ромбовидную форму; ступеньки крыльца покосились; на солнце, рядом с ванночкой для птиц, стояло складное кресло, обтянутое полосатой парусиной, и маленький старичок, заслышав свое имя, вскочил с места в некотором волнении (подтяжки, казалось, заставили его согнуться в поклоне) и бросился было к дому, но Клауд оказалась проворнее и успела его остановить.
– Вот Смоки Барнабл, который сегодня женится на Дейли Элис. Подойди и хотя бы поздоровайся.
Она покрутила головой, давая понять, что ее терпение на исходе, и, взяв Смоки под локоть, вывела его во дворик. Деваться Оберону было некуда – и, развернувшись на пороге, он с гостеприимной улыбкой протянул руку.
– Пожалуйте-пожалуйте, хм-хм, – захихикал он тем рассеянным смешком человека в годах, который прислушивается к себе, озабоченный изношенностью внутренних органов.
Он едва коснулся протянутой навстречу руки Смоки и тут же с облегчением снова уселся в складное кресло, указав Смоки на скамеечку.
С чего бы это здесь, на отшибе, солнечный свет внезапно вызвал у Смоки какое-то беспокойство? Клауд села на стул рядом с братом, и Оберон накрыл ее руку своей, поросшей седыми волосками.
– Ну-ну, что такое стряслось? – снисходительно поинтересовалась она.
– Стоит ли говорить, – заметил Оберон вполголоса, – при…
– Член семьи, – сказала Клауд. – С сего дня.
Оберон, по-прежнему беззвучно похихикивая, посмотрел на Смоки. Незащищен! – вот что почувствовал Смоки. Войдя в этот дворик, они потеряли что-то из того, что окружало их среди деревьев, ступили за какой-то предел.
– Это нетрудно проверить, – сказал Оберон и, ударив себя по костлявому колену, поднялся с места. Потирая руки, он ретировался в дом.
– Трудно, – отозвалась Клауд, не обращаясь ни к кому в частности и глядя в безоблачное небо.
Она уже не чувствовала себя так непринужденно. Снова откашлявшись, она устремила взгляд на серую ванночку для птиц, опиравшуюся на резные фигурки эльфов и бородатых гномов с терпеливыми лицами, которые, казалось, спешили утащить ее прочь. Клауд вздохнула и посмотрела на прикрепленные к груди крошечные золотые часики с витыми крылышками с обеих сторон. Время летит. Она посмотрела на Смоки с извиняющейся улыбкой.
– Ага-ага, вот, – приговаривал Оберон, выходя из дома с большой камерой на высоком треножнике, покрытой куском черной ткани.
– Ох, Оберон, Оберон, – сказала Клауд не то чтобы раздраженно, но явно не считая съемку необходимой и уж совсем никак не разделяя его энтузиазма.
Однако Оберон уже втыкал ножки штатива в землю около
