style="font-size:15px;"> – Но в доме так просторно. А Город так далеко…
– Ладно, а что плохого в том, что Об хотел пойти в армию? Тогда была война. Все уходили. Тебе бы хотелось, чтобы мы всю жизнь оставались пришпиленными к твоей юбке?
Вайолет ничего не ответила, но на ресницах у нее дрожали крупные, похожие на жемчуг слезы, как у обиженного ребенка. Внезапно она остро ощутила отсутствие Джона. Она могла излить ему все свои неясные переживания, все, что знала и чего не знала, и хотя он не всегда ее понимал, но всегда выслушивал с благоговением; и она могла получить от него совет, предостережение, подсказку какого-то разумного выхода, о котором сама никогда бы не догадалась. Она провела рукой по всклокоченным, спутанным в эльфийский колтун волосам Августа, которые не поддавались никакому гребню, и сказала:
– Но ты ведь знаешь, дорогой, знаешь. Ты все помнишь, не правда ли? Ведь помнишь?
Август со стоном уткнулся в ее колени, а она продолжала перебирать и гладить его волосы.
– И эти авто, Август, – что они об этом подумают? Шум, треск, вонь. Нахрап. Что они должны подумать? Что, если ты их распугаешь?
– Нет, Ма, нет.
– Они очень храбрые, Август. Помнишь, когда ты был ребенком, тот случай с осой: помнишь, какую отвагу проявил тот малыш? Ты ведь сам видел. Что, если… если ты их рассердишь и они замыслят… замыслят что-нибудь ужасное. Они могут, ты знаешь, что они это могут.
– Я был тогда совсем дитя.
– Неужели ты все забыл? – спросила Вайолет, как будто и не обращаясь к нему, а разговаривая сама с собой, спрашивая себя о странном чувстве, которое возникло у нее тогда. – Ты действительно все забыл? Неужели? А Тимми? А все остальные? – Вайолет приподняла голову Августа и вгляделась в его лицо, как бы изучая. – Август, ты забыл или… Ты не должен, не должен забывать, иначе…
– А что, если им все равно? – спросил Август, уже признавший свое поражение. – Что, если это их вообще не волнует? Откуда у тебя такая уверенность, что им это не понравится? У них ведь свой мир, разве не так?
– Не знаю.
– Дедушка говорил…
– Август, дорогой, я не знаю…
– Ладно, – сказал Август, отстраняясь от Вайолет, – тогда я пойду и спрошу. Пойду и спрошу у них разрешения. – Он встал. – Если я спрошу у них разрешения и они ответят согласием, тогда…
– Не представляю, как они смогут его дать.
– Ну а если да?
– Как ты можешь знать наверняка? Не делай этого, Август, они могут солгать. Обещай мне, что не сделаешь. Куда это ты?
– Отправляюсь на рыбалку.
– Август?
Он ушел, и на глазах Вайолет вновь выступили слезы. Она торопливо смахивала горячие капли, которые катились и катились по ее щекам – от бессилия что-либо объяснить. То, что она знала, не могло быть высказано: слова для этого не годились; стоило ей попытаться, и все произнесенное вслух оказывалось ложью или
