Запад, который хотел внести раскол в единство социалистического лагеря. Мы в этом не сомневались. Я и сам в это не только верил, но и, будучи руководителем группы политзанятий, убежденно разъяснял это своим подчиненным, сержантам и солдатам. Никто меня к этому не подталкивал.
– Где вы черпали информацию о происходившем в ЧССР?
– Источники были скудные. Я носил с собой радиоприемник «Альпинист», по которому мы регулярно слушали новости советской радиостанции «Волга». Собиралась вся рота, все молчали и слушали. По радио сообщали, что, хотя соглашение пока и не достигнуто, переговоры продолжаются. Это вселяло надежду. Нельзя же одновременно вести переговоры и вводить армию… Еще источниками были государственное телевидение, советская пресса, а наибольшее влияние, естественно, оказывала советская внутренняя пропаганда, то есть политзанятия и лекции командиров.
– Таким образом, сомнений по поводу вторжения в тот момент, когда вас посылали в ЧССР, вы не испытывали…
– Нет, иную информацию мы получили только после того, как оказались в стране, когда у нас начало складываться собственное мнение о том, что происходит. Только тогда мы впервые поняли, что действительность совершенно не соответствует тому, что нам говорили командиры.
– Я не выношу оценок и не сужу, просто меня как относительно молодого человека интересуют легкость и переменчивость, проявленные режимом, при определении им своих друзей и врагов. Как это сегодня ощущается вами?
– Вы должны учитывать тогдашнее время и то, как нас воспитывали. Служба в Советской армии помимо прочего означала некоторую изоляцию, а в частях, дислоцированных в Восточной Германии, она была практически полная – мы не имели контакта ни с местными, ни с теми своими, которые остались дома. Когда человек приезжал в тридцатидневный отпуск в СССР, он едва успевал навестить семью, родственников и встретиться с парой приятелей, как уже пора было обратно. Все, что мы читали и слышали, проходило через прекрасно отлаженную машину военной пропаганды, которая подавала нам все так, как ей требовалось. Возможность выработать собственную точку зрения была очень ограниченной, да никто к этому особо и не стремился. Снова повторяю, что я ехал в ЧССР абсолютно убежденный в том, что мы находимся на первом рубеже обороны против контрреволюции и что ее – ради блага местных жителей – необходимо остановить.
– Нашелся ли кто-нибудь отказавшийся участвовать в этой операции?
– За все те тридцать восемь лет, что я служил в армии, я ни разу не видел и не слышал, чтобы кто-то из солдат в знак несогласия от чегонибудь отказался или выразил протест.
– Когда вы вступили в ЧССР?
– Приближался вечер, и напряжение росло. Все отлично понимали, что днем мы в Чехословакию не войдем. Около полуночи поступил приказ: «Вперед!» Я со своей ротой двинулся к границе. Шлагбаум был поднят, никаких пограничников там не было, так что границу мы пересекли беспрепятственно.
– Где это было?
– У населенного пункта Черный Поток.
