в пункте Стршибро блокируют дорогу. Комбат приказал больше в населенные пункты не въезжать. Из-за этого темп движения замедлился, однако удалось избежать таких вот сложных ситуаций.
Из фотоальбома Йозефа Коуделки «Вторжение 1968»
– Что вы чувствовали после этого случая? Что думали?
– Сопротивление людей меня удивило, как и остальных солдат. Но тогда мы об этом особо не думали. Нас заботили конкретные задачи. Я был уверен, что это временно. Людей обидело, что войска вошли без их согласия, но постепенно это пройдет, особенно если никаких боев не будет.
Но неприятных впечатлений становилось все больше. Когда мы добрались до района назначения у Домажлице и разместились там, нам потребовалось пополнить запасы питьевой воды. Я отправил одного офицера с маленьким бронетранспортером за водой в ближайший населенный пункт. А он вернулся и говорит: «Они не хотят ее нам давать». Он сказал, что у колонки стоит пожилая женщина, закрывает ее собственным телом, разрывает на себе платье и кричит, что если я хочу воды, то пускай я ее застрелю. И он отступился и вернулся, чтобы мне об этом доложить.
И был еще целый ряд похожих ситуаций. Мы ехали в казармы чехословацкой армии, а люди по дороге грозили нам кулаками, один человек даже штаны спустил, показал нам голую задницу.
Мы старались проводить как можно больше времени в месте дислокации, за продуктами отдельные машины выезжали, но массовое передвижение машин, тем более с личным составом, было запрещено.
– Значит, контакта с людьми у вас не было?
– Контакт мы налаживали с трудом. Когда спустя какое-то время мы отправили делегацию в ближайшую чехословацкую воинскую часть, нас хотя и приняли, но очень прохладно. Сказали, что для общения время еще не пришло, что сначала люди должны успокоиться. И мы опять замкнулись в себе.
Через какое-то время неподалеку от нас стал появляться какой-то чех. Он приходил с утра, наблюдал за нами, а потом уходил. Спустя несколько дней мне это стало казаться странным, и я приказал его задержать и привести. Оказалось, что это чехословацкий военный, который учился в Москве. Он рассказал нам, что попытался в своей части объяснить, что вторжение – это ничего страшного, так сослуживцы его прогнали. Когда он пришел домой и об этом узнали его жена и ее отец, то тесть выгнал его из дома. В конце концов он оказался у нас. Нормальный был человек, я еще все про себя говорил – как странно, что его вот так вот выгнали.
– Стало ли это для вас переломным моментом?
– Нет, не стало, но сомневаться я начал. Я не знал, что мне обо всем этом думать. Снова вам повторяю: я был тогда абсолютно советским человеком, верил, что наше вмешательство было нужно, так что никакого пространства для перелома не существовало.
– И свою точку зрения вы не изменили и после возвращения из ЧССР в конце 1968 года?
– Не
