как угрозу социализму и всему Восточному блоку. В Западной Германии якобы усиливаются реваншисты, и армии НАТО готовятся под прикрытием учений занять Чехословакию, чтобы вбить клин между странами Восточного блока и подобраться к границам Советского Союза.
– Но Чехословакия в 1968 году уже более двадцати лет была неотъемлемой частью так называемого социалистического лагеря. Вам объясняли на политзанятиях, откуда вдруг взялась «контрреволюция»?
– Политруки говорили очень расплывчато. Склоняли такие термины, как «враги социализма», «контрреволюционеры» или «агенты мирового империализма», так что точного представления мы из их лекций получить не могли.
– Это не будило в вас недоверие?
– Нет, это укладывалось в классические схемы, в которых воспитала нас советская власть: кругом враги, со всех сторон империалисты. Враг коварен, слабых он подталкивает к предательству родины и идей социализма.
– Так что серьезных сомнений у вас не было?
– Нет, не было. О Пражской весне мы ничего конкретного не знали, неоткуда было самостоятельно получать информацию. В Москве люди могли слушать «Голос Америки», Би-би-си, «Немецкую волну» или другие иностранные радиостанции и составлять собственное мнение, а мы в казармах были в полной изоляции. Промывание мозгов, доведенное до совершенства Сталиным, продолжалось бесперебойно, особенно в Вооруженных силах. Извне это представить себе невозможно – вы пережили лишь слабое подобие сталинского идеологического урагана. Поэтому повторяю: о Пражской весне мы не знали ничего конкретного, так же как огромное большинство советских людей, и к тому же мы не сомневались в том, что нам говорили наши офицеры.
– Как конкретно вы готовились к вторжению в ЧССР?
– Принципом функционирования советских ВДВ была постоянная боеготовность, так что мы особо и не готовились. Ночью 29 июля 1968 года пришел приказ передислоцироваться на аэродром неподалеку от нашей литовской базы. Но через несколько часов приказ был отменен, часть подразделений вернулась в казармы, а мы, кто остался, разбили лагерь на поляне по соседству с аэродромом. Мы жили в палатках и ждали, когда нам прикажут действовать.
– Сколько это продолжалось?
– В общей сложности не меньше трех недель. Между тем армейский «беспроволочный телеграф» распространял все «более верные» новые слухи: что приказ о вводе войск в Чехословакию отменен и мы скоро вернемся в казармы или, наоборот, что скоро вылетим. На макете Праги мы снова и снова изучали передвижение подразделений, и одновременно политруки снабжали нас все новыми данными о происходящем в ЧССР. Группа контрреволюционных элементов там якобы пытается реставрировать капитализм, чего им социалистический лагерь позволить не может. Политруки для пущей важности добавляли к этому пикантные детали: возможно, нам придется разгонять демонстрации гражданских лиц, ввязавшихся в контрреволюцию. Приказ был жесткий: каждый солдат принимает решение об открытии стрельбы самостоятельно, не дожидаясь
