style="font-size:15px;"> И это его ласковое движение, и необыкновенная, единственная интонация, с которой он говорил «милая», наполнили Ренату таким счастьем, что смущение ее мгновенно исчезло. В самом деле, ну что она раскраснелась, как гимназисточка какая-то? Ей уже двадцать один год, она взрослая женщина. И любящая женщина, и – любимая… Что же другое может означать и его ласковый жест, и это прекрасное слово «милая»?
Они быстро оделись, то и дело задевая при этом друг друга – их одежда лежала вперемешку на стуле. Когда их локти или плечи невольно соприкасались, они оба нарочно продлевали эти мгновения, потому что это было им обоим приятно, и радостно переглядывались, и улыбались друг другу.
Потом Павел посмотрел в третьей палате женщину, у которой начались схватки, и велел перевести ее в предродовую, потом они вернулись в ординаторскую и выпили вместе чаю, и снова счастливо при этом улыбались, глядя друг на друга, и он спросил, не хочет ли Рената спать, а она, конечно, не хотела, и он поцеловал ее так крепко, так любовно…
Эта ночь длилась и длилась, и Ренатино счастье длилось и длилось тоже.
Глава 7
Оно длилось и длилось все ночи и дни напролет, ее счастье. Нет, не ее только – оно было теперь у них общим. И от того, что этим общим счастьем был наполнен каждый рабочий день, Рената чувствовала себя так, словно где-то у нее внутри все время горит бенгальский огонь, сыплет яркими искрами и сверкает, сияет…
Наверное, от этого и сама она теперь сияла, как никогда прежде. Во всяком случае, на работе сразу это заметили. Да и мудрено было не заметить: Рената всегда выглядела такой блеклой, такой какой-то прозрачной, что теперь, когда во всем ее облике вдруг появилось нечто яркое – она и сама это видела, причесываясь утром перед зеркалом, – это, конечно, всем сразу бросилось в глаза.
И все без труда определили причину, по которой произошло с нею такое преображение. Это было понятно уже по тому, что когда Рената разговаривала с Павлом в ординаторской, в коридоре, да неважно где, то и медсестра Марголина, и акушерка Нинидзе, и даже заведующая отделением Ирина Аркадьевна поглядывали на нее с понимающими улыбками. К пониманию добавлялись в этих улыбках и другие чувства, от доброжелательности до зависти.
Впрочем, Рената немного обращала на все это внимания. Она так была захвачена собственными чувствами, что чужие не вызывали у нее даже любопытства.
Правда, она замечала, что Павел, кажется, относится к этому иначе: и любопытные взгляды, и особенно понимающие улыбки его явно раздражали. Но вслух он об этом не говорил, и Рената тоже не заговаривала с ним об этом.
Да и вообще, до посторонних ли разговоров ей было! Она только и ждала, что тех счастливых, прекрасных общих часов, когда они оставались вдвоем на ночное дежурство.
Ренату прикрепили на время интернатуры к доктору Сковородникову, поэтому совпадение их дежурств было естественным. И, к счастью, каждый раз выдавался хотя бы часок, хотя бы полчаса, во время которых они могли остаться вдвоем
