вопросы? Какая могла быть Яртышникову польза от того, если бы даже он выяснил, кто именно побывал в его кабинете?
Лучше бы ему оставаться на этот счет в полном неведении, честное слово. Пропустить мимо ушей названную фамилию Громов. А если уж Яртышников ее отчетливо расслышал, то хорошо бы ему поскорей забыть, как она звучит, и представить себе, что наведался на автотранспортное предприятие никакой не Громов Олег Николаевич, а случайный незнакомец. Человек ниоткуда. Неизвестно кто. Имярек Икс Игрекович.
Лицом этот черноволосый мужчина чем-то смахивал на заматеревшего Ганжу из древнего телефильма «Большая перемена». Его молодость, кстати, тоже пришлась на советскую эпоху. Но и тогда он не озорничал, не валял дурака и не зубоскалил на каждом шагу, как это делал киноперсонаж, с которым он имел чисто внешнее сходство. Ему не было и восемнадцати, когда окружающие стали замечать, что губы этого странного юноши плохо приспособлены для чарующих улыбок, зато в моменты ярости его глаза способны раскаляться добела.
В обычном состоянии эти светло-серые зрачки сохраняли ровный оттенок зимнего неба, и от них действительно веяло холодом, но это обстоятельство, как ни странно, не отпугивало, а притягивало женщин. Они появлялись и уходили, сменяя друг друга, опять появлялись и вновь оставались на бобах, но почти каждая из них сохраняла свои заветные воспоминания об этом неулыбчивом человеке.
Уж очень широкой была его безволосая грудь в сравнении с почти мальчишескими бедрами, уж слишком трудно было представить его спешащим на свидание с коробкой конфет и бутылкой шампанского, чтобы вот так взять и выбросить его из головы, смирившись с тем, что в жизни существуют мужчины совсем другого сорта. Мужчины, у которых есть деньги, власть, слава, но нет умения жить так, словно каждый день для них последний. У которых руки или слишком мягкие, или же слишком твердые, но не такие, какими они должны быть. С которыми можно поговорить о чем угодно, но никогда не услышать в ответ на свои жалобы невозмутимого: «М-м? Все так плохо? Мир переделывать я, конечно, не возьмусь, но кое-что подправить в нем попробую».
Враги близких Громову людей становились его личными врагами. Ледяная учтивость, с которой он обращался к недругам, была поистине пугающей. Если Громов называл кого-то на «вы», а этот человек не являлся его начальником, стариком или случайным встречным, то такая вежливость свидетельствовала о смертельной опасности. Впрочем, Громов предлагал своим заклятым врагам целых три варианта развития событий: «Вы можете попытаться бежать, можете попытаться убить меня или застрелиться к такой матери».
Пытались. Стрелялись даже. Но срабатывал, как правило, вариант номер четыре, который означал скоропостижную смерть очередного громовского противника.
Чаще всего приговоры приводились в исполнение с помощью незарегистрированного девятизарядного револьвера «смит-энд-вессон» 11-го калибра. Громов называл его «Мистер Смит» и пускал в ход так часто, что к тому моменту, когда револьвер был безвозвратно утерян, рифленая насечка на его рукоятке почти стерлась.
Иногда,
