не свернуть.
В следующем месяце начался сезон посадки риса, а на севере провинции Кии шли проливные дожди.
– Ну что за дела! – раздраженно цокал языком Кэйсаку.
На небе не было видно ни единого просвета. Однако к августу установилась необычайно солнечная погода. «Какой странный год выдался», – вздыхал народ.
25 августа Хиробуми Ито объявил в Токио об учреждении новой политической партии Сэйюкай,[35] о которой так много говорили. Кэйсаку пребывал вне себя от радости и даже зачитал вслух декларацию маркиза Ито. Хана не могла сдержать улыбки: то ее муж рвет на себе волосы, переживает, как бы бесконечные дожди не повредили крестьянам, то весь светится, с детским восторгом прижимая газету к груди.
– Малыш станет политиком! – заявил разгорячившийся Кэйсаку.
– В таком случае выбора у меня не остается, придется родить мальчика, – улыбнулась жена.
– А это и есть мальчик. Я уже и имя ему придумал.
– Правда?
– Да. Хочу назвать его Сэйитиро. Сэйитиро Матани. Хорошо звучит, как ты считаешь?
Кэйсаку оказался прав. 3 октября родился Сэйитиро. Акушерки отметили, что роды прошли очень легко, особенно если учесть, что ребенок первый. Однако Хана не могла с ними согласиться. Ее познания в этой области сводились к нулю, и роженице пришлось напрячь все внутренние резервы организма, чтобы произвести малыша на свет.
По традиции повитуха должна была сравнить младенца с драгоценным камнем, а она вместо этого без умолку трещала о том, как хороша спящая в постели юная мать.
Дождь лил не переставая, совершенно равнодушный к торжествам в доме Матани, устроенным в честь рождения первенца. Осень вступила в свои права, время печали и меланхолии. Дочери семейства Ханда из Нисидэгайто пришлось отправиться в свадебное путешествие в Ивадэ под дождем. Прикованная к постели Хана слышала, что приданое несли в трех сундуках, завернутых от сырости в промасленную бумагу. Кэйсаку побывал на пиру, но Хана не смогла на следующий день нанести новобрачной официальный визит.
– Как свадьба Ёсии? – спросила Хана однажды вечером, когда муж пришел навестить ее и сына.
Кэйсаку внезапно посерьезнел и сделал вид, что нянчится с ребенком. Хана молча изучала его профиль, не считая возможным настаивать на ответе – понимала, что муж чем-то озабочен. Через секунду Кэйсаку вышел из комнаты.
Еще на обратном пути из Ивадэ он заметил, что воды Кинокавы поднимаются, и теперь, накинув на плечи плащ, направился к реке, встал на берегу. Дождь не утихал, смеркалось, над Кинокавой висел зловещий туман. Волны, погоняя друг друга, бешено неслись у его ног. И хотя Кэйсаку не сомневался, что дамба выдержит, на душе было тревожно.
– Эй, там! Приветствую! – послышалось издалека.
Неуверенный, правильно ли он расслышал, Кэйсаку опасливо спросил:
– Кто здесь?
Темная фигура
