мою биографию незапятнанной не назовешь. Представляю, как обогатилось мое личное дело.
– Нет! – живо возразил полковник. – Ни хрена ты не представляешь. Это надо видеть. И читать. Твои коллеги и сотрудники на славу расстарались. С такими товарищескими характеристиками тебя теперь и грузчиком в ведомственный буфет не возьмут.
Громов пожал плечами, постаравшись сделать это как можно более беззаботно:
– Вот видите. О каком переводе в Москву может быть речь? В музей ФСБ, в качестве пугала?
– Запрос из главного управления пришел в марте, еще до твоей самодеятельности, – заявил полковник ни с того ни с сего, а потом водрузил на нос очки и принялся деловито перебирать бумаги на столе. Он всегда поступал так, когда желал сообщить нечто важное или конфиденциальное. Делал это вскользь, мимоходом.
Громов насторожился:
– Разве это что-нибудь меняет?
– Очень многое, – буркнул полковник. Теперь он поочередно выдвигал ящики своего стола и озабоченно шарил в них, хотя ничего интереснее чистой бумаги, телефонных справочников и канцелярских принадлежностей там никогда не хранилось. Казалось, он совершенно забыл о присутствии Громова. Пришлось напомнить о себе вопросом:
– Что именно?
– Что именно? – задумчиво переспросил полковник, вертя в руках допотопный дырокол, которым впору гвозди забивать. – А то, что дело твое было отправлено в Москву задним числом. До того, а не после. Святого из тебя сделать все равно не получилось, но с тебя ведь не иконы писать собираются, верно? – Полковник спрятал дырокол в стол, зато извлек оттуда длинную низку скрепок, сцепленных между собой на манер цепочки. Перебрасывая ее с ладони на ладонь, он сказал: – В общем, сегодня утром утвердили твою кандидатуру, вольный стрелок. Так что прямиком от меня шагай в отдел кадров. На сборы сутки. Все.
Скрепки полетели в корзину для мусора. Глаза полковника поднялись, чтобы коротко взглянуть на подчиненного, и опять переметнулись к окну, за которым, как и в начале беседы, не происходило ровным счетом ничего примечательного.
– Товарищ полковник, – произнес Громов и умолк. Из всех существующих слов на ум пришли только эти два. Даже по имени-отчеству он обратиться к этому человеку не смог. Не научился за долгие годы.
– Всех товарищей давно в расход пустили, одни господа остались.
Привычная шутка, частенько звучавшая в стенах этого кабинета, впервые показалась Громову слишком мрачной, чтобы заученно улыбнуться.
– Вы… В общем, спасибо вам, – выдавил он из себя натужно. Его многому научили в этих стенах. Но только не умению многословно выражать свою благодарность.
– Ступай. – Упорно продолжая глядеть в окно, полковник повелительно махнул рукой.
Громов попрощался с его неестественно прямой спиной и ушел. Полковник не посмотрел ему вслед, а он не оглянулся. Все, что они могли сделать
