у Новгорода будет верховный волхв, и им буду я.
– Невозможно, – отвечал Усыня, и его большие глаза на выкате стали ещё больше, – ты даже не чародей, и ты уже занял должность воеводы.
– Воеводой меня никто не избирал, я сам взял себе эту власть. А, значит, я могу взять и другую власть – власть верховного волхва. Понимаю, ещё ни один человек в Новгороде не имел столько власти, народ может подняться. Но это всё временно. Как только мы закончим обращение в новую веру, я стану посадником, и Новгород изберёт нового верховного волхва.
– Что ж, в таком случае не зови меня на помощь, когда поднимется бунт, – лишь отвечал могучий вождь Усыня. Дальнейшие переговоры шли вяло, и вскоре и вовсе закончились. Когда колдуны покинули избу, Добрыня жестом подозвал к себе слугу.
– Поедешь к Вахрамею, передашь ему послание, – вымолвил воевода. – Он должен принести в жертву бунтовщиков, когда колдуны покинут город. Усыня не согласился, а Вахрамей согласится, я знаю.
– Но, владыка, не навлечёшь ли ты тем на себя гнев людей?
– Людей нужно припугнуть. Где-то в Новгороде ещё скрываются волхвы старой веры, среди них и Родим-собака. Я знаю, они ещё в городе, а никто их не выдаёт. А так, испугаются, да, может, и выдадут. Ступай, передашь всё Вахрамею на словах. Да, вот возьми мой перстень, по нему он узнает, что ты от меня.
И с этими словами Добрыня снял с пальца большой перстень с княжеской печатью и передал его своему слуге. Тот поклонился и тут же исчез за дверью. Чародей Вахрамей на заставил себя долго ждать и вскоре тайно прибыл в Новгород. Его клан хоть и не был колдовским, но входил в союз Перуна вместе с другими четырьмя великими кланами. Вахрамей был вождём в своём волховском клане и верховным волхвом в Чернигове, а потому давно был знаком с Добрыней. Как и предполагал Добрыня, за щедрую плату чародей согласился исполнить ритуал и принести в жертву свободных людей. И вот в назначенный день, когда колдуны отбыли в поход, свершился суд на Буслаем и другими злостными мятежниками, коих оказалось ещё трое. Все они были из знатных родов, все были приговорены к позорной смерти. Семьи их по решению Добрыни лишались всего имущества и должны были покинуть Новгород. К счастью, Буслай заранее был готов к такому решению, и уговорил своих знатных родственников забрать к себе его детей. Поэтому никто из его дочерей не присутствовал на суде, не было и его сына Никиты. Но Василий, как самый старший, оказался самым упрямым и отказался уходить в другую семью, а потому, когда провозглашался приговор, мальчик был ещё на площади. Сжав зубы и кулаки, он вслушивался в каждое слово, но когда услышал приказ покинуть город, то на лице его застыло выражение боли и отчаяния.
– Ничего, ничего, – взял его за руку Святослав, который был в этот момент рядом, – поселишься у родных, тебя усыновят, а потом, может, и вернут в дружину.
– Но мать-то мою выгонят, – возражал старший сын Буслая, – нет, я её не оставлю. Поселимся в Людином конце, оттуда нас выгнать не смогут.
– Как знаешь.
– Но я теперь не дружинник, – казалось, Василий
