Лучше потерпеть, уехать с ним подальше, так чтобы ему не было смысла возвращаться, даже когда поймет, что с ней.
Она смогла держаться за луку седла, когда он посадил ее верхом. Даже боль показалась не такой сильной, если бы… Она ощутила, как по ногам потекло теплое. А Торир говорил, ведя на поводу Малагу:
– Ну что же ты наделала, моя своевольная, неразумная девочка? Пошто меня не слушаешь? Я ведь переговорил с волхвами, приняли бы тебя. А ты….
Она только глядела вперед, закусив губу. Темный, поросший лесом противоположный берег приближался, а зарево сзади становилось все меньше. Карина смогла вытерпеть всю переправу, даже когда варяг вошел поддеревья противоположной стороны.
И тут на время притупившаяся боль рванула с новой силой. Так люто, что Карина выгнулась, застонала. По ногам текла кровь, и каждый шаг коня отдавался во всем теле.
Торир кинулся к ней и тут все заметил.
– Да ты вся в крови! – И она решилась:
– Торир… Помоги мне. Отвези к женщине. К повитухе. Я…
Боль нашла такая, что она не смогла больше сдерживаться. Закричала, стала падать. Почувствовала, как Торир подхватил ее. И все. Глухая темнота накрыла, словно спасая.
ГЛАВА 4
– А ну-ка, милок, выйди, – сказала старуха. – Негоже мужику быть там, где баба от плода избавляется.
Глаза у старухи светлые, под черным платом почти белесыми казались. Жутковатый взгляд и властный.
Торир послушно вышел. Он и сам уже понял, что с Кариной. Так испугался за нее, что и сам не ожидал. А это неладно. Он не должен ни к кому привязываться. Он – волк-одиночка. И в том деле, какое он себе избрал, не должно быть места ни привязанности, ни доверию.
Возле Торира возникла фигурка хроменькой девушки, служки знахаркиной. Она провела его к небольшому хлеву, где едва хватило места разместить Малагу. Варяг медленно расседлал коня, засыпал овса в мешок и подвесил к его морде. Сам двигался медленно, устало. Так всегда бывает после боя, да еще начинаешь ощущать боль от ушибов, ран, порезов. Знахаркина девушка обрабатывала его увечья при свете масляной плошки, шептала заговоры. Да, досталось ему сегодня: порез над коленом кровоточил, саднили многочисленные ушибы, особенно те, где от ударов кольчуга вдавилась сквозь стеганую рубаху в тело, и теперь жгло как огнем. Тогда, в пылу схватки, он ничего не замечал, но волхвы предусмотрительно посоветовали, чтобы ехал за реку, в жилище Енеи-знахарки. Пусть посланец там немного отойдет да переждет, пока волнения улягутся. А вышло, что он знахарке свою бабу привез, просил уже не за себя, а за нее. Пусть только поможет ей – молил. С ним же и ее хроменькая управится. Он что… Он в порядке.
И вот теперь, после перевязки, не отдыхать и отсыпаться пошел, а сидит у знахаркиной избушки на колоде, вздрагивает, словно не рабу приблудную привез, а едва ли не жену, с которой из брачной чаши перед народом пил.
Жену… Торир презрительно хмыкнул. Вспомнил, как давеча разозлился, увидев ее, бегущую за ним, распатланную, кричащую. Ведь уже сговорился насчет нее с волхвами, что примут ее, не обидят. Волхвы
