переворотом огромного значения. Поэтому в обращении к подписчикам он не забывает подчеркнуть: «Этот переворот есть слияние образованности и ее представителей с началом народным и приобщение всего великого русского народа ко всем элементам нашей текущей жизни».
И Дубельт о том же. Ведь десять лет тому назад он внушал Достоевскому: «Жизнь действительно должна быть по-божески справедливой. Но это невозможно, пока народ не просвещен, не образован. Вот если просветить народ, дать ему образование, воспитать у него чувство чести и достоинства, то тогда можно, нет, не из зверя, а из «получеловека сделать человека». Только после этого дать ему свободу».
И опять от Дубельта уже давно знакомое: «У нас свой путь, российский». А Достоевский будто развивает: «Мы знаем теперь… что мы не в состоянии втиснуть себя в одну из западных форм жизни, выжитых и выработанных Европою из собственных своих начал… Мы убедились наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал.» И добавляет, как заклинание: «Первый и главный шаг здесь «распространение образования усиленное».
Весной 1870 года Достоевский, а жил он тогда с семьей в Италии, прочитал в местной газете сообщение из Москвы: «В Разумовском, в Петропавловской академии, найден убитым студент Иванов. Подробности злодейства страшны. Ноги окутаны башлыком, в который наложены кирпичи. Он был стипендиатом Академии, наибольшую часть денег отдавал своей матери и сестре». Потом появились другие подробности. Оказывается, студент Сергей Нечаев создал в Москве террористическую организацию, назвал ее «Комитет народной расправы», у которого эмблема – топор.
Для начала решил организовать террористические пятерки. Из них и состоял «Комитет народной расправы». Те, кто повязал себя с «пятеркой», отрекались от человеческого и давали обет – служить делу страшного и беспощадного разрушения.
Этот комитет должен был заняться подготовкой политического переворота, организовав вначале ярость масс. А студент Иванов, член Комитета, выступил против такого плана, держал долгий и яростный спор с Нечаевым. Спор кончился плохо: Иванова тайным решением «приговорили», то есть убили, а тело выбросили в прорубь, привязав кирпичи к ногам.
Вот и вся история. Но она потрясла Достоевского. Будто все вернулось на круги своя, на двадцать с лишним лет назад. Выплыли фигура Спешнева, его прожектерская программа вооруженного переворота, где ударная сила все те же «пятерки».
Спешнев – предтеча Нечаева. Как бы покатилась судьба самого Достоевского, если бы агенты Дубельта не остановили тот неудержимый бег к политическому террору. Достоевский признается: «. Нечаевым, вероятно, я бы не смог сделаться никогда, но нечаевцем, не ручаюсь, может, и мог бы… во дни моей юности».
Размышления о страшной
