его переминались вагоны.
Еще один тепловоз, дрожа железным хвостом и нервно кусая рельсы, пристроился у вокзальной стрелки и ждал, когда подадут зеленый.
Кошачий глаз светофора все не хотел мигать: поезд не принимали. Подходы к шестой платформе занял «Северомуйск – Конотоп» – состав был цвета тоски.
Северомуйские жители терлись лицом о стекла, прощаясь с транзитным перроном. А тот, захоженный тысяченогой толпой, стоял на месте и все не трогался – не хотел.
Пассажиры уже обжились, укладывались на общих местах, шипело ситро, лопалась яичная скорлупа – уже как-будто и ехали.
А через перрон, напротив, позёвывали вагоны-люкс состава на Симферополь.
Носильщик бляха № 15 покуривал в начале перрона, глядя, как теплый воздух съедает папиросный дымок. С утра он уже наломался и ничего ему сейчас не хотелось – ни взваливать на телегу багаж, ни переть его, потея, к вагону. Стоять бы так и стоять, а денежки, чтобы ходили сами. И когда он услышал голос, то сказал в уме: «Подождет».
– Свободны? – повторил голос.
Но и бляха привык себя уважать. «Еще раз спросит, может, тогда отвечу. Бог любит троицу», – и пустил табачное колесо.
– Уважаемый, вы чего – оглохли? Я вас спрашиваю.
Бляха № 15 нехотя приоткрыл глаз, потом оба, потом раздвинул их в пол-лица и быстро отступил за тележку. Перед бляхой на асфальте перрона стоял и смотрел на него в упор черный кожаный чемодан. Взгляд его был пристальный и недобрый. А рядом с этим пристроился такой же второй, наверное, его близнец. И так же хмуро смотрел на бляху.
Бляха вмиг поскучнел. Папироса догорела до гильзы, и, чадя, занялась бумага. А он стоял как пришибленный, глотая вонючий дым.
Чемоданы тоже стояли. И ладно бы просто стояли – один из них, что был слева, прокашлялся и говорит:
– Мне бы на симферопольский, десятый вагон.
«Все, – решил для себя бляха, – с квасом надо кончать».
Сзади была стена, за стеной – зал ожидания. Влево-вправо – тоже не развернешься. Впереди – два чернокожих дьявола, говорящие по-людски.
Все пути перекрыты, бежать некуда, разве что к Богу в рай.
Он вытер горячий лоб, с тоской посмотрел на небо, но дорога к райским обителям была перегорожена тучей.
– Послушайте, поезд сейчас уйдет.
«Поезд? В рай поезда не ходят». Бляха сморгнул соринку, затекшую вместе с потом в глаз. После встряхнул головой.
Перед ним стоял человек. Плащ защитного цвета, кепочка набекрень, под козырьком – лепешка: нос, глаза, две ноздри. Такого среди вещей, и правда, немудрено не заметить.
Душа у бляхи отмякла. Он выбросил прогоркшую папиросу и закурил новую.
– На симферопольский, говоришь? – Бляха посмотрел на часы. – Поздно, уже ушел.
– Да как же ушел – не ушел. Вон он, на пятой платформе. – Человек замахал руками.
– Сказано, ушел – так ушел. Слышишь, дымком запахло?
– Это северомуйский ушел, а
