Стас, – ты, Игорь, говоришь, – мы тебя ждем сегодня вечером. Любка сделала кулебяку для тебя персонально. Да-да, та самая кулебяка, гордость ее кухни! Да-да, Незабываемая Любка, незабываемая кулебяка!»
Мы оба смеемся. «Игорь-Игорь, – думаю я. – Ты знаешь, что я не могу отказаться от твоего приглашения. Как и в те незапамятные времена в Ленинграде, когда юный Влас (ныне Стас) никогда не отказывался от приглашений к тебе, в аристократический дом на набережной Крузенштерна, где мы кайфовали под джаз с самых что ни на есть последних долгоиграющих (!) американских пластинок. Послушай, Игорь, а как ты узнал, что я… хм… в России?»
«Хохма! – усмехаешься ты. – Я тебя видел вчера по телевизору. А телефон твой мне дал Антилопьев – тот саксофон, помнишь?»
«Игорек-Игорек, – думаю я. – Ты так говоришь, словно мы не чужие друг другу старперы, а те одноклассники, ближайшие друзья, стиляги пятидесятых. Кого ты хочешь обмануть – меня или себя? Ты так со мной говоришь, как будто сорока лет не прошло. Как будто мы еще не потратили наши жизни. Как будто мы еще не дрались с тобой из-за Незабываемой Любки тридцать лет назад. Как будто ты еще не порвал с нашей компанией двадцать лет назад. Как будто Кешка Антилопьев все еще саксофонист, а не министр в новом правительстве реформаторов.
Неужели ты забыл, Игорь, как в начале семидесятых ты стал ответработником ЦК, «спичрайтером» и консультантом? Ты, человек строгих антисоветских убеждений, которыми ты так всегда гордился, – забыл? Я знаю, что ты не был там в аппарате самым «чего-изволите» товарищем, ты знал себе цену – так или иначе, ты был одним из немногих тогда высоколобых интеллектуалов, что читали Шопенгауэра и Ницше, Соловьева и Федорова, Фрейда и Эйнштейна, Розанова и Сартра, Деррида и Леви-Страуса; список далеко не исчерпан, о нет! – но разве это не ты и твои новые товарищи, циничные интеллектуалы партии, сочиняли для Брежнева и Андропова перлы вроде «Движимый высоким духом международной солидарности, советский народ единодушно поддерживает правительство Бабрака Кармаля в его благородной борьбе против происков американского империализма», – не ты?
Неужели ты забыл, Игорь, как однажды в конце семидесятых во время нашей случайной – или не случайной? – встречи ты дал мне понять, что нам не стоит поддерживать дружеские связи, особенно ввиду того, что я все больше дрейфую в сторону врагов режима? «Судьба слепа, но каждый встречает ее поодиночке», – разве это не ты отчеканил тогда эту мудрость перед тем, как мы расстались?
«Между прочим, – ты говоришь сейчас, – у нас тебя ждет обалденный сюрприз».
«Не сомневаюсь», – говорю я.
«Что ты имеешь в виду?» – удивляешься ты.
Я лишь вздыхаю в ответ.
«Машина нужна? – В этом месте ты немного спотыкаешься, видимо вспомнив цэковские машины. – Я могу послать за тобой машину».
«Не нужно, я приеду на троллейбусе».
«На троллейбусе? –
