в Туркмению, кладовая в заброшенном городе, полузатопленный «верещагинский» баркас (хотя нет, на баркасе была не Маша, но это не суть важно), еще что-то, к романтике ничуть не располагающее… В общем, форменная половая эксцентрика выходила, а не нормальные сексуальные отношения. Машка, судя по всему, пришла к таким же выводам – и здесь, в загородном домике Черского они занимались любовью иступленно, яростно, ненасытно, как будто в первый раз. Или как будто в последний, как будто завтра с утреца их должны повести к стенке…
Словом, обитали они как у Христа за пазухой, как говорится, на полном соцобеспечении. Да и хозяин-барин Черский не донимал их назойливыми визитами. Собственно, с тех пор, как Карташ переговорил с ним после возвращения в сознание, Данил всего-то один раз и наведывался в свое загородное поместье.
Может быть, от сытой размеренной жизни на них вскоре и напала бы скука. Да, вишь ты, не дали им дожить до скуки. В один из дней первой половины октября в ворота въехал джип, из которого вместе с Черским выбрался еще один знакомый Карташу человек. Этот человек уже однажды вламывался в жизнь Карташа, как кабан в камыши, и воспоминания о той встрече Алексей никак не мог причислить к приятным. С той самой их встречи все у Карташа, Грини и Маши окончательно и бесповоротно пошло наперекосяк. Но никакого зла на генерал-майора Кацубу бывший (ну да, наверняка уже бывший) старший лейтенант ВВ не держал.
Через час они вдвоем с Кацубой отправились не куда-нибудь, а на рыбалку. Оказывается, в километре от дома Черского протекала лесная речка. На ее берегу, отыскав просвет среди облепивших воду кустов, они устроились с максимальным рыболовным комфортом: на складных брезентовых стульчиках, расстелив на земле газету и придавив ее приятной тяжестью литровой водочной бутыли, буханкой хлеба и вскрытыми консервами. Ну и, конечно, для полного порядку забросили в реку удочки.
– Видишь, как я прав, старлей, – наклонившись, Кацуба достал из кармашка рюкзака сигареты. – В кои-то веки выдалось свободное время, так почему же не отдохнуть как следует? По-нашему, по-бразильски? Поймать простого русского окунька, сварганить из него ушицу, закусить ею простую русскую водку. Давай разливай, старлей, – Кацуба показал на бутылку шведского «Абсолюта». – Ничего не попишешь, традиция. Хошь не хошь, а пей! Какая же иначе тогда у нас с тобой рыбалка будет? И поглядывай на поплавок, старлей. Не забывай, зачем мы здесь на самом деле. На самом деле, япона мать, мы рыбу ловим.
Хлопнули по первой из пластиковых стаканчиков, задымили.
– Хорошо сидим… – сказал Кацуба, по-кошачьи щурясь. – Эх, плюнул бы на все, ушел на пенсию, вот так и сидел бы целыми днями, а потом приходил домушки и засыпал перед телевизором, вытянув ноги в стоптанных тапках… Вот оно, счастье-то, да? А чего, спроси, мне мешает так зажить? И я тебе отвечу. Беспокойство натуры мешает, старлей, оно, проклятое… А как у тебя с беспокойством натуры, кстати?
– А хрен его знает, – поразмыслив, сказал Алексей чистую правду.
В
