застольного убранства.
Сергий доволен, что митрополит нежданно приготовил ему встречу с любимым учеником Андроником.
Андроник, низкорослый сбитый крепыш, подражавший простотой монашеского облачения учителю, увлекательно рассказывал, как он укреплял монастырь, так как был уверен, что его стены не раз послужат заслоном Москве от врагов.
Митрополит слушал нахмуренно и неожиданно перебил Андроника:
– Любые замыслы о сем держи в уме и словами не выпускай на волю.
– В твоем-то покое греха в том сказе нет, владыка.
– Разумом пойми – любой дельный замысел хорони в памяти.
За столом наступило молчание. Все занялись едой. Ели не торопясь – жареных карасей надо есть без торопливости. Рыба на вкус приятная, но костлявая. Запивали еду квасом, настоянном на листе смородины.
Сергий, внимательно наблюдая за митрополитом, нашел в его облике заметные перемены: он чаще обычного прикрывал глаза, как бы отгораживая себя от всего, что творилось вокруг, усилилась дрожь в руках, седина стала белее снега. Только глаза были прежними, в них знакомая цепкость и ясность взгляда.
Почти не расставаясь с митрополитом весь день, Сергий постепенно успокоился, не заметив в нем какой-либо тревожности, однако сейчас, за трапезой, обратил внимание на то, что Алексий, хотя и принимал участие в застольной беседе, порой погружался в какие-то свои сокровенные раздумья. Сергий не сомневался, что рассказ Андроника мешал ему думать, потому он и прервал слова игумена. Для Сергия не было секретом, что Алексий благоволил к игумену, именно по его настоянию Андроник и стал настоятелем основанного митрополитом монастыря на Яузе. Сергий, глядя на Алексия, мысленно посетовал, что из-за своего сна донимал себя домыслами о недуге митрополита. Правда, для этого у него были веские причины – навещавшие Троицкий монастырь бояре и смерды в один голос твердили о недужности старца.
Епископ тверской дороден в меру. Суровое лицо заросло смоленым волосом. Во взгляде холод. Смотрит он вокруг безразлично и даже сонливо, но это обман. А на Сергия он смотрел пристально, стараясь запомнить все мелочи, и предвкушая, как станет дома рассказывать о встрече с радонежским игуменом, которого видел впервые, но о ком слышал немало всяких былей и небылей.
В трапезной сгустился сумрак. Вошел монах, поставил на стол два свешника с зажженными свечами и покинул трапезную, плотно затворив дверь, зная, что митрополит не терпит приоткрытых дверей. Все за столом молчали. С улицы через открытое окно слышался плеск дождя в лужах. Митрополит тихо сказал:
– Поди, на всю ночь зарядил.
Митрополит, встав из-за стола, подошел к окну и, не оборачиваясь, заговорил:
– Вчерась приснилась мне татарская царица Тайдула, кою мне с Божьей помощью удалось вылечить от слепоты. Была она простоволоса и звала к себе. Мертвая звала. Все чаще и чаще вижу сны, в коих покойники меня к себе зовут. Срок, выходит, мой приближается.
