отворилась окованная медными узорами дубовая дверь. В нее протиснулась жирным телом постельная мамка Вивея, сощурившись, оглядела горницу.
Вчера Вивея поздно уложила боярыню в постель. Старухе все ведомо в хозяйкином характере: не жди от нее хорошего обхождения, ежели переспит, а хуже того – недоспит. Проснувшись, в перинах боярыня нежиться не любит, говоря, что сколько в них ни парься, вдовье звание не отпаришь. У Ирины Лукияновны всякий миг на счету, при таком бойком хозяйстве для всего нужен зоркий глаз.
В вотчине всем известно, что у хозяйки при ее вальяжном обличии характер совсем не женский. Челядь знает про ее строгость и ласковость, а потому ходит с оглядкой. Вспыхнув гневом, боярыня скрещивала руки на груди, чтобы сгоряча не дать им волю и, выявляя боярские повадки, бить по затылкам провинившихся холопов.
Вивея еще раз придирчиво оглядела горницу. Ей не приглянулись горящие с чадом огоньки в лампадках перед киотом с иконами. Послюнявив пальцы, сняла с фитильков масляный нагар, а потом, приметив высунувшуюся из-под одеяла голую ногу хозяйки, подойдя к постели, натянула на нее одеяло. Но Ирина сквозь сон недовольно крикнула:
– Кыш, Огненная! – А приподняв голову, увидев перед собой старуху, потягиваясь, с зевотой спросила: – Так это ты?
– А кому же быть, матушка.
– А мне померещилось, что кошка собиралась пятку лизать.
Боярыня села на кровати. Наклонив голову, укрыла лицо богатством волос цветом золотистой ржаной соломы.
Откинув волосы за спину, Ирина Лукияновна огладила ладонями холеные покатые плечи, а глядя на черный сарафан Вивеи, удивленно спросила:
– С чего монашкой вырядилась?
– Покойного Дорофея во сне повидала. Велел мне в черном жить.
– Я своего покойного Кукшу тоже во сне вижу, одначе в черное не выряжаюсь. Злишь с утра меня причудами.
Не отводя глаз от растерянной Вивеи, боярыня мягко спросила:
– На воле что деется?
– Дождичек малость попрыскал.
– Отвори ставни.
– Все распахнуть?
– Все. Пусть лампадный чад выдует.
Боярыня, заметив солнечные блики на половиках, обрадованно воскликнула:
– Да на воле-то ведро! А я заспалась.
– Что ты! рань несусветная. Петухи вовсе недавно охрипли. Может, еще вздремнешь?
– Хватит! Выспалась!
Вивея, поджав губы, решила, что у хозяйки настрой характера на весь день будет со всякими выкрутасами, вкрадчиво спросила:
– Ясти чего станешь?
– Щучьим заливным полакомлюсь с медовым брусничным взваром.
– Да ты, матушка, вовсе невесть чего надумала. Щучье заливное в утреннюю пору – снедь голодная. Тебе голод не на пользу при эдаком житейском беспокойстве. Вон как на тело спала.
– Разговорилась! – охолодив голос, сказала боярыня. –
