была общеизвестна. Лично Сударевскому это ничем не грозило. Напротив, при благоприятных обстоятельствах можно было даже кое на что и рассчитывать. Главное, не проглядеть нужный момент, уловить с полуслова намек.
– Что молчите-то?
Сударевский опять лишь руками развел.
«Что я могу вам ответить, Фома Андреевич? – заклинал он умоляющим взором. – Вы, как всегда, правы, но Аркадий Викторович действительно мой учитель, а я порядочный человек, и… неужели вы сами не понимаете двойственность моего положения? Нет, нет, вы, конечно же, все понимаете…»
– Не понимаю я вас, Марк Модестович, – нахмурился директор. – И как вы работаете в такой обстановке?
– Сегодня я узнал, что запороли монокристалл циркона. – Сударевский озабоченно помрачнел.
Нет, он не отвечал прямо на вопрос директора. Скорее, просто делился с ним заботами лаборатории, не считая для себя возможным что-либо скрывать. Даже самое неприятное.
– Ну, вот видите! – возмутился Фома Андреевич, хотя и не был в курсе таких отдельных частностей, как какой-то там монокристалл. Как будто не было у него других, куда более важных забот. Мало ли этих кристаллов выращивают у него в институте! Но непорядок есть непорядок. За него надо строго взыскивать. – Час от часу не легче!
Марк Модестович только вздохнул. Не его вина, если директор чисто деловое сообщение его принял как ответ на вопрос об условиях работы в лаборатории. Никто не может требовать от него, Сударевского, большего. Он и так выгораживал шефа как мог. Упомянув о цирконе, он подставлял под удар прежде всего самого себя, поскольку являлся ответственным исполнителем темы. Фоме Андреевичу это, вероятно, известно. А если нет, то тут он, Сударевский, тоже не виноват. Не стучать же себя кулаком в грудь: не вели, мол, казнить, а вели миловать.
– Я отсутствовал в институте почти всю неделю, Фома Андреевич, – как бы между прочим пояснил Сударевский. – В среду я был в Панках, а четверг и пятницу провел в патентной библиотеке. Дело в том, что Комитет по делам открытий и изобретений…
– О ваших открытиях потом, – досадливым жестом оборвал его директор. – И вообще, почему я должен разговаривать о сложившейся в лаборатории нездоровой обстановке с вами, а не с заведующим?
– Простите, Фома Андреевич! – проникновенно откликнулся Сударевский. – Простите! – Кого и за что надобно было простить, он не уточнял.
Директор с некоторым удивлением посмотрел на него, прищурился с вялым раздражением, но вдруг прояснел взором, как будто набрел на интересную идею.
– Не берите на себя чужие грехи, Марк Модестович. – Он снисходительно улыбнулся. – Где Аркадий Викторович, вы, значит, не знаете?.. Так! – Он отшвырнул призму и поманил Сударевского придвинуться поближе. – Тут вот какое дело… – понизил голос Фома Андреевич.
– Слушаю, – с готовностью прошептал Сударевский, подавшись вперед.
– Ваш Аркадий Викторович вроде бы как пропал.
– Как
