я ебусь мозгами. Веду, скажем, перекрестный допрос, а вместо головы у меня хуй. Вроде бы полный бред, да? Но это так. Потому что чем больше я ебусь, тем больше зацикливаюсь на себе. Бывает – это когда я с ней, – что я вроде кончаю, а сам понять не могу, кто у меня на том конце. Должно быть, последствия мастурбации. Понимаешь, о чем я? Я не сам себе дрочу, а кто-то делает это за меня. И это лучше, чем мастурбация, потому что сам ты как бы даже и ни при чем. Деваха, конечно, развлекается вовсю. Может делать со мной что угодно. Это ее и возбуждает… заводит ее. Она и не подозревает, что я в этот момент не с ней, – скажи я ей об этом, так она чего доброго испугается. Знаешь, есть выражение – «весь обратился в слух». Так вот я – весь обратился в ум. Ум с хуем на конце, если можно так выразиться. Кстати, иногда мне очень хочется узнать, как у тебя с этим делом… Что ты ощущаешь в процессе… как на что реагируешь… ну и все такое. Не то чтобы мне это помогло. Просто любопытно.
Вдруг он неожиданно сменил пластинку. Решил узнать, не написал ли я чего. А когда я ответил, что нет, то разразился следующей тирадой:
– Да ты и сейчас пишешь, в этот самый момент, только не отдаешь себе в этом отчет. Ты пишешь постоянно, неужели не ясно?
Изумленный таким странным наблюдением, я воскликнул:
– Вы это обо мне – или в обобщенно-личном смысле?
– О тебе, о тебе. При чем тут какой-то обобщенно-личный смысл? – В его голосе послышалось раздражение и зазвучали визгливые нотки. – Ты как-то заявил, что у тебя есть желание писать. Ну и когда же ты рассчитываешь начать? – Он отправил в рот очередную порцию спагетти и, не переставая жевать, продолжил: – Думаешь, почему я с тобой так откровенен? Потому что нашел в тебе благодарного слушателя? Как бы не так! Я могу выложить тебе всю свою подноготную, потому что в житейском плане ты лицо не заинтересованное. Я, Джон Стаймер, тебя не интересую – тебя интересует, что я говорю и как говорю. Меня же, разумеется, интересуешь именно ты. Чувствуешь разницу?
С минуту он жевал молча.
– До тебя почти так же трудно достучаться, как и до меня, – продолжал он. – Да ты и сам это знаешь. Хотелось бы понять, что заставляет людей зачехляться, особенно таких, как ты. Не беспокойся, я не собираюсь тебя зондировать: знаю, что не получу правдивых ответов. Ты боксируешь с тенью. А я – я адвокат. Разбираться с чужими делами – моя работа. Но ты… ума не приложу, чем ты занимаешься, когда не витаешь в облаках.
Тут он захлопнулся, как моллюск, и, довольный собой, на какое-то время углубился в процесс заглатывания и пережевывания. Вскоре он вновь подал голос:
– Хорошо, что я взял тебя сегодня с собой. В контору я уже не вернусь. Хочу наведаться к той профурсетке, о которой я тебе говорил. Постой, а почему бы нам не поехать вместе? Она не дикарка. А хорошенькая – глаз не оторвать, да и за словом в карман не полезет. Интересно было бы посмотреть, как ты на нее прореагируешь. – Он с минуту помолчал, пытаясь понять, готов ли я принять его предложение, а затем добавил: –
