еще больше навевает сон.
За сюжетом, рамкой – разговоры Ветерана (В. Хаев) и Молодого человека (П. Ващилин). Вернее, монологи – истории ветерана и скучающее в ответ молчание парня. Ветеран наставляет: может, пригодится. Не сразу понимаешь, что рассказанные истории – о Геракле и авгиевых конюшнях, о Сизифе, о Троянском коне, а один из воинов – Ахилл, потому что говорят про его пятку. Возникает легкий комический эффект. Но прием стар. Кстати, у М. Левитина в «Мотивчике» (Театр «Эрмитаж»,1995) это замечательно делал Толя Горячев: выходил из зала, кто-то принимал его за пьянчужку, а он коряво, своими словами (гомерически смешно) пересказывал сюжет какой-то классической оперетты.
Мне в первый раз стало смешно в «Осаде», когда парень говорит, что скучно ему так просто сидеть (и мне скучно), и «у меня такое ощущение, что я уже слышал такую историю». Кстати, и у меня. Монолог о времени А. Усова (что такое время? много его или мало?) очень похож на такой же из «Планеты». Чтение письма Второго воина – похоже, из «Собаки». Один герой другому: «Ты не мешаешь. Но ты не помогаешь совсем!», это реплика и Гришковца к зрителю. Он может работать с тем зрителем, который ему помогает. Реплика из спектакля: «Все это такое живое, настоящее, можно потрогать руками», а про спектакль этого не скажешь.
Основной сюжет – несколько появлений трех воинов в килтах, портупеях из хорошей кожи, вязаных шапочках с ушами и с деревянными мечами. (Кстати, Генка (Демин) рассказал историю про Чусову. Она одела героя «Героя» Синга в килт. Когда спросили для чего, ведь пьеса ирландская, а не шотландская, она ответила – так веселее.) Двое агрессивны – угрожают осажденным, требуют сдаваться, третий (Усов) предлагает договориться.
Вне ремесла, что там искусство. Радиотеатр: выходят, садятся или становятся и начинают говорить. Репризный способ существования. В какой-то момент осознаешь, что это просто капустник, и очень похоже… на «Аншлаг». Даже Хаев говорит с интонацией Гришковца («Ну, как это…»). При первом появлении воины долго, глядя вдаль, что-то заунывно поют. И что? Просто картинка. Потом каждый из трех воинов, сосредоточенно, как дитя, и нелепо, косолапо, танцует свой воинственный танец, потом концертно, выйдя на авансцену, кланяется, срывая аплодисменты. Смешно иногда – и что? Один фокус хороший: воину дают в руки стрелу, он, недоумевая, смотрит на нее, а все вокруг снимают шапки. Понятно, что умер. Прерывает эти картинки появление сосредоточенного Икара в такой же вязаной шапочке, который «планирует» свои крылья, а потом, надев их, прыгает с пола на пол.
Текст – набор банальностей, изложенный в таких же избитых банальных словах: побеждает тот, у кого сильнее дух; раньше женщины были под стать богатырям (см. лермонтовское «Бородино» или «Русских женщин» Некрасова). А теперь «чувствуешь, что целлофан»; раньше воры меру знали, а теперь не знают; хитрые сейчас неприятные, все под себя гребут; осторожней надо быть с людьми, а то можно «зашибить»; война и осада – патовая ситуация, надо «найти мирный диалог». Это мне напоминает идеологическую белиберду:
