Чуху постреляю. Он к нам приходил, Чуха. На мамку шипел и руку ей вымучивал. Я все видел. Он у Отца напервейший помощник, так ему все можно, да? Ребята говорили, хочет самогону – берет самогон, хочет хлеба – и хлеб берет, а захочет какую бабу…
– Брысь! – не своим голосом вскричала Марьяна. – Брысь спать! Я вот тебе уши-то надеру. Будешь знать, как во взрослые разговоры встревать!
Пашка нехотя слез с лавки. Оглядываясь, прошел к шторке, шмыгнул за нее.
– Болтают мальчишки сами не знают что! – оправдывалась перед чужаками, чувствуя, как багровеют щеки. – Да что ж я сижу? Я вам сейчас чайку сделаю.
– Не надо. – Командир хотел было остановить ее, но Марьяна заторопилась, вскочила, скорым шагом пошла в кухню.
– Ну как же не надо? Картошку съели, чего ж там! А чай у меня хороший, травы сама собирала, сушила…
На кухне, прижавшись к стене, она долго стояла, пытаясь унять быстро колотившееся сердце. Потом поставила на печь закопченный чайник, дождалась, пока закипит вода, всыпала из банки заварки побольше. В какую-то минуту ее движения утратили суетливость, мысли прояснились. Ну и пусть грех на душу. Никто из них детей твоих не поднимет, уйдут, и ищи ветра в поле. Лизка, Наташка да Пашка. Сама за все отвечу.
И вылила «бревно» в воду.
Глава 6
– Не туда вяжешь? Назад вяжи!
– Да чегой-то!
– Чуха сказал – назад!
Тело мертвое. Будто и не его. И глаза открыть нет сил. Но он чувствовал – прикосновение веревки, грубые, быстрые руки вяжут его, а он бессилен что-либо сделать.
– А этого? Кажись, готов.
– Чего готов-то? Авось «бревно» – не яд какой. Потом оклемается.
«Бревно». Точно, бревно. Ни двинуться, ни голос подать.
– Чуха сказал, их навроде четверо было?
– Ну? Трое, вот они, а четвертый за шторкой отдыхает.
– Не, без «отдыхающего» четверо.
– Ты чего болтаешь? Упустил ты, выходит, одного?
– Чуха с нас шкуру спустит. Марьяна! Где ты, баба?
– Ладно. Ну чего встали? За ноги хватай!
Полоз выныривал из беспамятства, как пловец из ледяной воды – легкие жгло огнем, но тело боролось, сбрасывало с себя оковы онемения, рвалось вверх, к далекой черте «берега», отделяющего сон от яви. В голове крутились черно-серые круги, кто-то тряс его, как куклу.
– …нись. Ну да… же… ко….ир!
Взрыв головной боли вошел в сознание. Полоз повернулся на бок, и его вырвало. Перед глазами все еще плыло, и, с трудом сфокусировав зрение, он увидел чьи-то ботинки, кадку, земляной пол, замшелые бревна дома. Встать не получилось. Отбрасывало назад, в черноту беспамятства. Во рту кислятина, тело не слушается… Руки. Кто-то поднимает его, тычет в губы черпак с ледяной водой. И он пил, пил эту воду и никак не мог напиться…
Пелена спадала, и он увидел перед собой лицо Свята. Вокруг темнота, свет едва пробивается в кривобокое
