боевой отряд, ему не удастся остаться незамеченным. Но ярл Рандвер и его люди не пришли этой ночью. Утром Сигурд вернулся в дом отца, и Улаф отправил смену на наблюдательный пост.
– Мне следовало пойти с вами. Все лучше, чем ночь здесь, – пробормотал Сорли в свой рог для меда, глядя на тлеющие в очаге угли.
Сигурд оглядел зал и увидел женщин, окутанных дымом и болью, и мужчин, оставшихся в живых, но потерявших друзей и гордость. Он сморгнул слезы, радуясь, что провел ночь на холме, а не в темном, наполненном горечью медовом зале.
– Где отец?
Сорли не отвел взгляда от дров в очаге, которые облизывало пламя и которые стали похожи на змей с чешуйчатой кожей, пульсирующей от жара, – серые, алые, снова серые.
– Где-то с Асготом, – сказал он. – Пытается распутать этот сложный узел.
Сорли так и не снял испачканную во время сражения бринью, и кровь врага на ее кольцах почернела. За спиной у него стояло также запятнанное кровью копье. Копье Сигурда лежало в тростнике рядом с ним, и его чистый наконечник и украшенная рунами рукоять будто потешались над ним из-за того, что он не находился рядом с братьями и не убил ни одного врага.
– Проклятый Торвард, – сорвалось с губ Сорли, словно злобное рычание пса, и его красивое лицо перестало быть привлекательным.
– Не говори плохо о брате, парень, – сказал Улаф, который жевал кусок хлеба и тоже смотрел на умирающий в очаге огонь, чьи языки каждому нашептывали свою собственную сагу.
– Не нужно мне говорить, что я должен делать, дядя, – сердито глядя на Улафа, заявил Сорли. – Он столкнул меня за борт, отнял честь – и вот теперь я сижу рядом с мальчишками, стариками и теми, кто бежал из боя.
Услышав его, воины с «Олененка» возмущенно заворчали, но никто не бросил Сорли вызов.
Улаф приподнял одну бровь, и в его горле возникло глухое рычание.
– Ты глупец, Сорли, – сказал он и махнул рукой рабу, чтобы тот наполнил его чашу. – Ты думаешь, Торвард хотел тебя опозорить?
Сорли водил указательным пальцем по правой ладони, стараясь расслабить мышцы, затекшие после того, как он сжимал в ней меч.
– Нет. Он пытался меня спасти, но это не его решение. Никто не давал ему права лишать меня места в сражении. Я стоял плечом к плечу с ним и Зигмундом, убивал врагов рядом с Слагфидом и стал бы героем саги о нем.
Сигурд оглянулся на скамью слева от кресла Харальда, под пожелтевшим медвежьим черепом, прибитом гвоздями к стене, – там всегда сидел Слагфид, и вот теперь его место опустело. Отец Слагфида убил медведя самым обычным столовым ножом, так говорили, – хотя парочка стариков принималась хихикать, когда мальчишки рассказывали эту историю.
– И люди Рандвера, которые видели, что меня втащили из воды в лодку Сигурда, точно глупую рыбину, будут думать, что я сам спрыгнул. Не сомневаюсь, что прямо сейчас они называют меня трусом.
– Ха! – вскричал Улаф. – Ты настолько самонадеян,
