является, по моей книге, единственною и вселенскою, просветительною и животворною для нас и мира, областию Христовой истины, ясно и резко обозначенною в книге и по своим существенным принадлежностям, и по своему нынешнему объему, и по своему составу, и даже по своему отношению и к такому Христову свету, который светится во внешней для Церкви тьме.
Или я с «скрытыми побуждениями» молчу о внешней церковности, например – о храмах, о богослужении церковном? И в этом нет опоры и оправдания для заключений о моей книге духовного критика. Книга моя говорит прямо о Божием храме, находясь в котором на небеси стояти мним, по выражению церковной песни (с. 43). Книга обстоятельно разъясняет, как за богослужением просто и доступно даже простой женщине при виде священнослужащих на всех их степенях возвышаться душою к Самому Госоподу, проявляющему чрез них и их служение благодать Своего ходатайства за нас пред Отцом Небесным (с. 67), как в порядке и составных частях церковного богослужения дается нашей вере приникать ко всему историческому ходу и самому существу дела нашего спасения Христом (с. 139-141 и 216-218). В книге говорится не только о святых и досточтимых иконах, хотя бы они были и суздальского изделия (с. 74), не только о благодатно-живой знаменательности частей храма, особенно алтаря (с. 66), но и о духовной назидательности самого звона церковного, особенно задостойного, возвещающего и находящимся вне храма великую минуту преложения простого хлеба и вина в ходатайственную за весь мир жертву самого тела и крови Господа нашего (с. 60). – В чем же я показался духовному критику каким-то идеалистом веры, скрытно, но сильно ратующим против какого-то материализма церковности, когда и вся внешность последней представляется у меня руководительною и духовно-живительною для нашей веры?
Или я сам, в развитии моих мыслей в книге, пренебрегаю руководством и благодатным авторитетом Церкви? Все вышесказанное мною о моих воззрениях на Церковь достаточно уже для отражения подобных предположений или подозрений на мой счет. Но и затем книга открыта пред всеми. Самые коренные и любимые мои мысли раскрываются не только из Священного Писания, но и из святоотеческого духа и слова (см. с. 379–382), на основании вселенски-соборных церковных определений (с. 27 и 28) с буквально-точною иногда цитовкою соборных постановлений (с. 566 и ел.), из церковных молитв и песнопений (с. 557, 388), из сказаний православно-церковных (с. 402 и ел.), из примера прославленных в Св. Церкви святых (с. 478, 106-108, 45). Такой образ и развитие мыслей свойственны ли человеку, который не считал бы за необходимое в деле истины иметь в виду дух и смысл православно-церковного верования, а, напротив, преднамеренно молчал бы о руководительстве Церкви?! Да целая первая половина моей книги даже и изложена так, что весь мой образ мыслей даже наглядно поставлен под духовное руководительство лица церковного – священника (см. с. 1–275), чтобы мне не только не быть, но и не показать себя кому-либо стоящим вне церковного учительства. Самый мой, по выражению
