в православной России с пожертвованием и в гражданском быте всего заслуженного дотоле, без возможности заслужить и даже служить и впредь до самой смерти. В этом последнем случае, очевидно, нет и тени тех противоцерковных стремлений и начал, вина которых падает на Лютера (умеряясь, впрочем, значительно тем, что и сама отвергаемая им Церковь римско-католическая есть неправомысленная). Такой вины несправедливо искать в православном человеке, допустившем вышесказанное, – несправедливо даже тогда, когда захотите винить и осуждать его в нравственном падении.
Но – не судите, да не судима будете, говорит нам Господь (Мат. VII, 1). Справедливее или безопаснее от возможности ошибиться допускать возможность лучшего и в таком человеке, который оказался почему-нибудь явно зазорным[3]. – Нужно ли вам указать на пример, против которого православные, конечно, не позволят себе возражать? Вот первоверховный Апостол Павел в одном из своих посланий говорит о другом первоверховном Апостоле, Петре, что он, по одному случаю, зазорен бе, явив себя неправо ходящим по истине евангельской; так что Павел «лично противостал ему» во имя этой Христовой истины (Гал. II, 11-14). А все дело состояло в том, что Петр как Апостол обрезанных, щадя слабость и упрямство младенцев веры из иудеев, принял вину их пристрастия к иудейству на себя и потому за них сам подвергся запрещению истины из уст Апостола языков. Так и Петр, являясь зазорным, делал собственно Христово дело. И Павел, противостав Петру с обличительным запрещением, отстаивал именно Христову истину. Обратимся теперь к нашему предмету. Бесспорно, к зазорным делам принадлежит это дело – оставление равноангельных обителей и выход из них в мир. Но есть возможность лучшего, хотя и трудная и многоопасная в исполнении, – и в таком деле. Я думал, что в книге моей удобно и просто рассуждающим найти разъяснение такой возможности, достаточное к рассеянию, по крайней мере, добросовестных, незлонамеренных недоразумений на мой счет. Вот что относительно этого предмета, можно прочитать в моей книге: Дух святоотеческий не только не смущался, но не знал, как довольно нарадоваться в том случае, если строгий пустынножитель и подвижник, движимый Христовым человеколюбием взыскать погибающую в мирском растлении душу, пойдет из своей пустыни в мир[4], изменит свою подвижническую одежду на светскую – военную, не погнушается даже войти в дом разврата и здесь сядет за роскошный стол с мясами и винами, поведет свободную беседу с блудницею, пока наконец поставит эту погибающую душу на путь спасения и правды. Так именно поступил св. Аврамий для спасения своей племянницы Марии, и св. Ефрем Сирианин, описывая это в своих творениях, с восторгом восхваляет подвижника за такое дело. Видно, по святоотеческому образу мыслей, уж не падением с духовно-благодатной высоты будет деятельное следование за Христом, пришедшим из небесных своих обителей (не просто из общества ровноангелов, а всех святых ангелов, как пояснено в
Предупреждаю снова, что все дальнейшее о самом себе и о своем деле я говорю только по необходимости объясниться сколько-нибудь против вредных самому делу истины перетолков; и говорю притом только в смысле некоторого отчета в том, чему я хотел и считал справедливым следовать. Но насколько это исполнено мною нравственно, этого я вовсе не касаюсь.
Не внешность, конечно, обстоятельств, а дух и силу этого поступка надо иметь в виду для подражания, насколько оно вместимо для того или другого из нас. Но не дерзко ли, не самохвально ли самое правило или начало такого подражания?
