и уверенная в себе, Фрэн любила планировать все заранее, подходила к любой проблеме без спешки. В этом она напоминала мою первую жену, хотя та была при этом порывиста и носила в себе вагоны эмоций. Хочется думать, что я умею учиться на своих ошибках. И если предложил Фрэн брак, то потому, что мы, за неимением более романтического понятия, совместимы в лучшем смысле этого слова.
Фрэн работала виртуальным секретарем, то есть, не выходя из дома, согласовывала встречи и бронировала авиабилеты для людей, которых ни разу не видела. Вместо серег она носила наушники блютуз – вставляла их, едва проснувшись, а вынимала, только ложась в постель. Большую часть дня со стороны она выглядела так, будто ведет долгую беседу с самой собой.
Близнецам, Алексу и Вэлли, в этом году исполнилось десять. Дружные братья, но совсем непохожие. У Вэлли заячья губа и вид чуть угрожающий, словно мальчик только и ждет, когда вы повернетесь к нему спиной. На самом деле из двоих он более милый ребенок и более простодушный. Из-за генетической ошибки он родился с расщепленным нёбом, и, хотя операция это исправила, лицо осталось несовершенным, неточным, уязвимым. Его брат Алекс, при сравнительно ангельской внешности, в последнее время имел неприятности из-за драк. Для него эта проблема ненова – он еще в песочнице мигом вступал в бой со всяким, кто насмехался над его братом. С годами инстинкт защитника развился в непреодолимую потребность отстаивать изгоев: толстяков, «ботаников», детей со скобками на зубах. Несколько месяцев назад – после того как меня третий раз за полугодие вызвали в дирекцию, – мы с Фрэн, угощая его обедом в кафе, стали объяснять, что одобряем защиту слабых, но ему нужно научиться действовать не одной силой.
– Если ты хочешь, чтобы задиры усвоили урок, – говорил я, – должен их чему-то учить. А насилием, поверь мне, ничему научить нельзя.
У Алекса всегда был острый ум и хорошо подвешенный язык. Он очень быстро стал первым в классе спорщиком. Теперь каждое требование доесть овощи или помочь в уборке он обращал в аристотелевский диспут.
Мне некого было винить, кроме самого себя.
Это наша первичная семья. Отец, мать и двое сыновей. Дэниел, сын от моего первого барка, в трудном подростковом возрасте год прожил с нами, но отбыл так же внезапно, как и появился: разбудил меня однажды на рассвете и попросил подкинуть до аэропорта. Когда мы с его матерью разошлись, ему было семь, и, когда я уехал на восток, он остался с ней на западном побережье.
Через три года после короткого пребывания у нас восемнадцатилетний Дэнни поступил в колледж. Но бросил, не проучившись и года, сел в машину и поехал на запад. Позже он станет говорить, что хотел «посмотреть страну». Нам он не сообщил об отъезде. Я сам послал ему в общежитие открытку, которая вернулась со штампом: «Адресат больше не проживает». Так у него велось с детства. Маленький Дэнни никогда не задерживался там, где его оставили, а выныривал в самых неожиданных местах. Теперь мы нерегулярно созванивались
