и девушку, которая удушила своего младенца.
Там же, в повозке, сидел Томас Терлис, знаменитый палач, в своей маленькой черной полумаске. А перед ним, как будто под особой охраной… да, должно быть, это были Метьярды. Никаких следов раскаяния на лицах, отметила Мэри. Дочка выглядела ко всему безразличной, а мамаша тряслась, словно в лихорадке. В кармане у Мэри был камень с острыми краями, и она швырнула его в дочку, но промахнулась.
Повозка проехала мимо, и толпа двинулась следом. Мэри попыталась вообразить мать и дочь Метьярд такими, какими они были раньше, в обычной жизни, а не со спутанными волосами, связанными руками и петлями на шее. Почтенные галантерейщицы – достойные люди, по всему видно – прозвучал в ее голове скрипучий голос Сьюзан Дигот. Женщины, которые долгое время пользовались уважением всего прихода за то, что принимали в учение девиц из работного дома.
Однако из Нэнни Нэйлор они сделали начинку для пирога. Мэри помнила все подробности этого кровавого дела, что сообщались в газетах, – она сама читала их вслух для Куколки. Нэнни Нэйлор покинула Метьярдов в то лето, когда ей исполнилось тринадцать, но девочке так и не удалось рассказать кому бы то ни было, от каких издевательств она бежала. Ей не посчастливилось встретить на пути Долл Хиггинс, которая взяла бы ее к себе. Вместо этого Метьярды нашли ее, приволокли обратно к себе на чердак и привязали к двери, оставив на жаре без еды и питья. Через три дня они начали говорить соседям, что бедняжка Нэнни куда-то подевалась и они не могут ее отыскать. Потом они разрубили ее тело на куски и выбросили в сточную канаву.
Мэри вывернула шею, чтобы еще разок взглянуть на мамашу и дочку Метьярд: обе обмякшие, в своих пеньковых галстуках, подпрыгивали на телеге, словно марионетки, у которых перерезали веревочки. Это было так забавно, что она рассмеялась. Они думали, что могут делать с простушками вроде Нэнни Нэйлор что угодно! Что такие беззащитные создания, как она, полностью принадлежат своим хозяевам, и душой, и телом, и живые, и мертвые! После смерти Нэнни Нэйлор прошло несколько лет, и все это время Метьярды полагали, что другие девушки никогда не посмеют открыть рот и рассказать правду. Они считали себя неуязвимыми.
– Отличный день, а? – сказала Куколка.
Они медленно двигались в толпе; пот лил с них градом, и обе едва дышали.
Мэри ухмыльнулась в ответ.
– И все равно, в день, когда казнили графа Феррерса, народу было куда больше. Просто никакого сравнения. Чтобы пройти три мили, нам понадобилось три часа. А граф всю дорогу жевал табак и махал рукой из окна. И одет он был в белый атлас…
– Да-да, знаю – с серебряными кружевами. Ты мне сто раз говорила, – перебила Мэри.
Казнь графа стала, похоже, одним из самых волнительных событий в жизни Куколки. Но ничто не могло рассердить ее в такой день, как этот. Повсюду были люди – на улицах, на балконах, на перевернутых бочках; лица горели единодушным желанием: увидеть,
