нас будет любовник? – поднял бровь Николай Степанович.
– Нет, но что-то вроде… В общем, я пригласила Лидочку.
– На Новый год?
– На Новый… – жена виновато развела руками. – Ну, пойми: я возвращаюсь в учительскую, пакет забыла, а она сидит и ревёт. Понимаешь? Я и…
– Сострадание разносит заразу страдания, – сказал Николай Степанович.
– Это ты заразу разносишь, – обиделась Аннушка. – Всем настроение портишь. А если бы Стёпку так же вот…
– Ну и что? Представь себе, через двадцать лет приезжает молодой американский миллиардер и звезда Голливуда, в котором счастливая мать без труда узнаёт…
– Ай, да ну тебя!
Впрочем, новогодний вечер всерьёз испорчен не был. Стёпке отдали в полное безраздельное (благо, никто и не претендовал) распоряжение новенькую «Сегу»[38], чтобы не лез ко взрослым. Лидочка, дама крупноватая, обесцвеченная, легко краснеющая от лёгкого вина, держалась тихо и робко. Зато пришёл сам Гаврилов с банджо и новой пассией, рыжей и восторженной. Пассия чем-то неуловимо смахивала на Олю Арбенину[39], какой она была на том памятном вечере в Тенишевском училище[40], и Николаю Степановичу поначалу было нелегко придать своему взгляду обычную рассеянность.
Стол накрыли в зале, который Николай Степанович именовал «африканской комнатой». На стенах развешаны были жуткие ритуальные маски, курительные трубки и специальные магические приспособления колдунов оно-оно, потускневшие чеканные украшения бедуинских красавиц, передняя лапа чудовищного крокодила (настоящий, без дураков, трофей Николая Степановича; хотелось бы, конечно, отхватить у ящера чего-нибудь ещё, побольше, но дорога предстояла дальняя, а тащить – на себе), головы антилоп, масайские ассегай и щит[41]; в серванте стояли пёстрые гадательные барабаны, медный светильник и какая-то странной формы и самого зловещего вида дрянь – по горячему уверению хозяина, засушенная голова жестокого белого плантатора (сам-то он знал, что такие головы на амхарских рынках продают дюжинами на медный пятачок, благо чего другого, а тыквочек в Африке пока ещё хватает); сенегальский ковёр, помнивший копыта верблюдов[42] Абд-эль-Азиза[43], устилал пол; с террариума Николай Степанович снял расшитое покрывало только после долгих и настойчивых просьб гостей – и сразу набросил его обратно: в конце концов, люди пришли поесть…
– Вот это… оно… там такое и живёт? – с ужасом спросил Гаврилов.
– Живёт, – подтвердил хозяин.
– А как называется?
– Не знает никто. Негры говорят: «хамамба-ас-хамамба». Что в переводе на простой язык означает «самоглот». Это я так перевёл. Он же «проглот конголезский».
– А специалисты что говорят? – не унимался Гаврилов.
– А они в него не верят…
Аппетита обитатель террариума никому не испортил, только рыжая смотрела теперь на Николая Степановича восторженно. Уязвлённый Гаврилов
Сокращение от Standard Games. Есть люди, которые помнят эти дивные игровые приставки и игры к ним.
Ольга Николаевна Арбенина-Гильдебрандт (1897–1980), близкая подруга НСГ и его второй жены А. Н. Энгельгардт, входившая в узкий круг творцов Серебряного века. Недолгая любовь О. Э. Мандельштама. Художница, актриса Александринского театра, мемуаристка («На берегах Невы», «На берегах Сены», др.).
Одно из самых известных учебных заведений России, основанное князем В. Н. Тенишевым в 1898 году. Среди выпускников – Мандельштам, Набоков, Бруни, Жирмунский, сын и дочь К. И. Чуковского. Славилось вечерами современного искусства, концертами и спектаклями.
Щит – это понятно, а вот ассегай – не только охотничье копьё. Зулусский король Чака вооружил свою армию тяжёлыми укороченными ассегаями с длинным листовидным наконечником, которым можно было и колоть, и рубить, подобно европейской алебарде, русскому бердышу или японской нагинате.
Это скорее очень жёсткая раздвоившаяся мозоль, позволяющая легко ступать по песку. Строго говоря, верблюды и принадлежат к подотряду мозоленогих.
Абд-эль-Азиз Бег, один из «усмирителей» восстания езидов 1785–1805 гг. в Османской империи, прославившийся неслыханной даже для того времени жестокостью.
