спросил Филипп Булонский. – Не угодно ли вам арестовать Тибо Шампанского и под пытками вырвать у него признание в прелюбодействе?
Амори прищурился: Тибо на нынешнем совете помянули в первый раз, а ведь он также был пэром и, как и Бланка, не был уведомлён о собрании. Вот только, в отличие от Амори, граф Тулузский указал на этот факт безо всякого умысла, что не делало ему чести.
– Зачем же, – елейно отозвался Бове, и Амори понял, что вот он – тот миг, к которому епископ вёл уже целый час, то, ради чего созвал этот совет. – Всем известно, что истинность признаний, добытых палачом, во многом спорна, а уж в таких щекотливых делах тем паче… Нет, есть способ более надёжный, и, так сказать, сразу из первых рук.
– Пытать де Молье? – подозрительно осведомился Филипп.
Сидящий с ним рядом герцог Нормандский крякнул.
– Вам бы всё пытать да пытать, кузен!
– Но это самое надёжное дело, – с умным видом пояснил Филипп.
– Дерзну не согласиться с вами, сын мой, – возразил епископ Бове. – Самое надёжное дело – призвать к королеве иного лекаря, незаинтересованного, неподкупного, проверенного… И тогда уже получить окончательный и непреложный ответ, и действовать далее с ним сообразно.
Над столом повисла тишина. Пэры переглядывались, словно пытаясь украдкой вызнать, как относится сосед по столу к этому предложению. Амори ответил на испытующий взгляд графа Тулузского бесстрастным взором и отвёл глаза, ничем не выдав поднявшегося в нём смятения. Он ждал чего-то подобного, но до самого последнего мгновения не верил, что Нантейль зайдёт так далеко.
– То есть вы хотите, – проскрипел из своего кресла герцог Фердинанд, – насильно осмотреть королеву и выяснить, не в тяжести ли она?
– Отчего же насильно? Ежели королева невиновна, то поймёт и рассудит сама, что доказательства чистоты послужат её же благу. Если же виновна – должно ли нас смущать чувство преступной женщины?
– Должно, мессир де Нантейль! Должно! Ибо эта женщина, преступна она или нет, – законная регентша и королева Франции. А вы с ней предлагаете обойтись как с уличной девкой – вы сами совсем забыли стыд, епископ, и не вам порицать за бесстыдство других.
– Однако же как вы усердно её защищаете, ваша светлость, – багровея, прошипел епископ. – Тогда как и у вас, я знаю, знаю, не отпирайтесь! – да, у вас тоже мелькала такая мысль, ужели нет? Ужели сами вы не заметили, что её величество всё тщательней в последние месяцы драпирует своё одеяние? Ужель не заметили, что покрывал и шалей на ней всё больше? Ужель не выросший живот под ним она должна прятать, а если не это, то что?
– Ну, знаете ли, это уже перебор, – добродушно заметил герцог Нормандский. – Этак я и на ваше одеяние могу глянуть и сказать: да уж не в тяжести ли его преосвященство епископ Бове, не отрастил ли животик? Право, это же вздор.
На мгновение всё стихло, а после пэры громыхнули таким дружным хохотом, что возмущённый
